500
Шрифт:
Я всю неделю держал себя железной хваткой, но теперь она ослабла. Я ощутил ту же взбудораженность и жажду действовать без малейших угрызений совести, что испытал в тот миг, когда собирался вырубить копа в сортире.
Энни уловила эту решимость в моем лице. Она перевела взгляд с меня на нож, лежавший на столе. И в этот момент я понял — неважно, говорила она о чем-то Генри или нет, были наши отношения настоящими или фальшивыми, — я понял, что потерял ее.
— Перестань убегать, Майк.
Генри с Маркусом уже стояли у парадной двери.
— Я невиновен. Это правда.
— Тогда сдайся полиции.
— Нет.
Я открыл дверь на террасу, скакнул на перила и чуть ли не с четырехметровой высоты спрыгнул на мягкую весеннюю траву. Когда я приземлился, державший рану на бедре шов в нескольких местах разошелся, но, невзирая на это, я подскочил и помчался к темнеющему лесу.
Глава двадцатая
То, что Энни выдала меня Маркусу и Генри, явилось ударом, но в каком-то смысле и упростило жизнь, расставив все по местам. Дэвис свалил на меня обвинение в двойном убийстве после того, как я решил пойти в полицию. И если об этом ему донесла Энни — значит, утечка информации была не от Риверы. И как раз сейчас мне надо было довериться этому детективу.
С той злополучной субботы, когда застрелили Хаскинса с Ириной, я все пытался докопаться до улики, о которой судья мне поведал перед самой гибелью. Он указал мне на человека по имени Карл Лэнгфорд и даже дал его адрес. Лэнгфорд был единственным, кто знал, как найти доказательство того, что Генри причастен к убийству журналиста Хэла Пирсона, случившемуся сорок лет назад. Дэвис понятия не имел, что Лэнгфорду об этом известно, и это единственная причина, по которой тот сумел так долго прожить.
Судья Хаскинс несколько лет пытался подбить Лэнгфорда выставить против Дэвиса это доказательство убийства и легальными средствами привлечь того к ответственности. Хаскинсу это не удалось. Но я-то уж больше не заморачивался такими пустяками, как закон. Дома вечерами я уже достаточно поизучал этот вопрос и теперь знал, что Лэнгфорд в Сарасоте. И разыскать его было бы совсем не трудно, если б не одна загвоздка: он умер от инсульта в 1996 году.
Итак, раздобыть улику, способную раздавить Дэвиса, для меня был дохлый номер. Мне нужен был Ривера.
Может, он сумеет вновь открыть давнее дело или восстановить то, что Лэнгфорд знал. Сам я, разумеется, ничего не мог сделать без посторонней помощи, поскольку меня разыскивала вся полиция по всему Восточному побережью. Я даже не имел возможности переодеться.
Детектив Ривера оставил мне на «Хотмейле» сообщение. В пятницу, спустя почти неделю после убийств, я позвонил Ривере с сотового телефона с предоплаченной туристской сим-картой, который только что купил. Он сообщил, что я подозреваюсь в убийствах в Париже, штат Виргиния, и что мои ориентировки и фото разосланы во все органы полиции.
Первое, что мне хотелось узнать: почему обычный коп из округа Колумбия вмешался в дело о политической коррупции?
— Дэвис много грязных дел проворачивает в Ди-Си, — сказал Ривера. — У него повсюду источники — от проплаченных консьержей и метрдотелей до хозяек публичных домов и поставщиков других утех для ви-ай-пи. Это меня в первую очередь и заинтересовало. Я уже очень давно докладывал об этом федералам, однако узнал, что наверху этой
Ривера еще некоторое время вытягивал из меня информацию о том, что конкретно у меня есть на Генри, о деталях убийства. Я, конечно же, держался настороже. Но, согласитесь, как тут не умилиться, когда представитель закона, убежденный, что ты — страдающий манией убийства недоумок, любящий носить дамские туфли, вещает тебе:
— Майк, я знаю, ты невиновен. Мы поможем тебе из этого выбраться. Я уже поговорил с людьми из ФБР, в которых я уверен. Они выставят тебя как свидетеля по делу против Дэвиса.
Я записал все его разглагольствования — в частности, о его подозрениях в отношении Дэвиса, — сказав, что мне это нужно для подстраховки. Дескать, при той свистопляске, что творится сейчас в прессе в связи со смертью Хаскинса и моим исчезновением, журналисты с жадностью набросятся на этот материал.
Никогда не делай то, чего от тебя ожидают, — таково основное правило, когда ты в бегах. Я сказал Ривере, что встречусь с ним на следующий день в гардеробе Западного крыла Национальной галереи искусств. Это классическая часть музея — сооружение с огромными залами, с колоннами, с массивным куполом, оно спроектировано тем же архитектором, вдохновленным римским Пантеоном, который создал Мемориал Джефферсона. Этого они и ожидали от типа вроде меня, трепещущего перед своим первым свиданием с парнем в синей форме.
Мы с Риверой условились встретиться в три тридцать пополудни, то есть прямо сейчас — потому-то я и находился в Восточном здании, в этом аскетичном строении со строгими геометрическими формами, розовым мрамором и экспозициями современного искусства, причем на самом верху. Оттуда прекрасно просматривался атриум и все входы-выходы. Оба здания были оснащены металлодетекторами, так что любые нежданные гости — вроде людей Маркуса — были бы, надеюсь, разоружены.
Я вытащил сотовый и позвонил в гардероб Западного крыла. Выслушав мою историю туриста-потеряшки, милая дамочка, отвечавшая на звонки, громко спросила, нет ли там рядом человека по фамилии Ривера. Разумеется, он там был, явился минута в минуту!
— Ваш сын в Восточном здании, — услышал я любезный голос дамочки, — у инсталляций Дэна Флавина. Это на верхнем этаже. Ищите, где побольше лампочек.
Да, насчет лампочек она была права. За моей спиной светился всеми цветами спектра тоннель, созданный флуоресцентными трубками. Идти по нему было все равно что совершать психоделическое путешествие по шоколадной фабрике Вилли Вонки. [62]
Я настороженно ждал. Если Ривера собирается меня поймать, у меня здесь будет больше шансов заметить засаду, когда он и его сообщники ринутся через дворик из Западного крыла в Восточное.
62
Из повести-сказки Роальда Даля «Чарли и шоколадная фабрика» (1964) и ее киноверсий.