50х50
Шрифт:
— Атомная физика, — покачал головой Пауэр. — Они по-прежнему пытаются там что-нибудь найти. Что ж, попутного им ветра.
— Так вы… знаете… — выдавил из себя Джулио.
— Разумеется. Мы гордимся нашими архивами. Ты не первый, знаешь ли. Поначалу мы пытались отгонять таких, как ты, но потом поняли, что гораздо легче впускать их, а потом уже с ними разбираться.
— Вы собираетесь меня убить!
— Перестань, мы же, в конце концов, не ЦРУ. У нас цивилизованная страна. Мы собираемся показать тебе величайший секрет Ирландии, а потом сотрем из твоей памяти, совершенно безболезненно, все события этого дня. Ты затратил много усилий, чтобы попасть сюда, поэтому будет справедливо, если ты увидишь то, что хотел. Видишь
— Отнюдь. Наш секрет, Джулио, невероятная сила ирландской личности и характера, которая существовала всегда, но никому не удавалось направить ее в нужное русло. Поэты и писатели черпали из этого неиссякаемого источника и добивались немалых успехов. Кто-то сказал об одном ирландском авторе, что любой может так писать, если не будет думать о том, что пишет. Но только ирландцам не надо прилагать для этого никаких усилий.
Широко раскрыв глаза, Джулио наблюдал, как капитан Пауэр подкатил к Сину Рафтери закрепленную на колесиках черную конструкцию, отдаленно похожую на рыцарские доспехи, уродливую, как Железная дева. Но у Сина костюм этот не вызвал страха. Он сунул руки в «рукава», улыбнулся, когда «панцирь» защелкнулся, обхватив его тело.
— Поток остроумия и ирландского юмора не требует рекламы, наши комики известны во всем мире, они, как никто умеют выражать свои чувства, — но вот с его даром речи определенно что-то происходило. Он начал запинаться, повторяться. — Пожалуйста, извините… извините, если сможете. Видите ли, это костюм сенсорной депривации. Я не чувствую рук и тела, не могу ими пользоваться… Но, слава Богу, еще могу говорить…
Глаза Сина округлились, речь оборвалась, как только капитан Пауэр заткнул ему рот кляпом.
— Вот так. Полная сенсорная депривация начинается с того, что субъекта лишают возможности жестикулировать, указывать пальцами, ходить. Но средством общения остается язык. Вот тут мы используем кляп. Вы можете спросить, и что мы имеем? Мы имеем, отвечаю я, мощный поток самовыражения, который ищет выход. Мы имеем гения самовыражения, который, однако, не может выразить свои чувства. Ан нет, все-таки может. Посредством мозга! Не имея других средств для выражения мыслей, бурлящих в могучем ирландском мозгу, могучий ирландский мозг начинает непосредственно взаимодействовать с окружающим миром. Вот это стекло на столе… будь так любезен, Син.
Стекло взмыло вверх, словно птичка, вновь опустилось на стол.
— Прямое воздействие на материю силой мозга. Но мозг способен на гораздо большее, чем такие дешевые трюки. Син и другие члены его команды усилием воли проникли в кипящую магму, которая находится глубоко под нами и пробили канал до самой поверхности. Жидкая магма выдавливается наружу, движущийся каменный столб. Вернее, был бы столб, если бы выходное отверстие регулярно не перекрывалось бы, чтобы тут же открыться вновь. И столб режется на кирпичи, которые ты уже видел. В других случаях, проникнув еще глубже, они добираются до расплавленного ядра нашей планеты и на наши металлургические заводы поступает чистейшее железо. Это, конечно, чудо из чудес.
Он улыбнулся Джулио и дал знак Сину.
— А теперь, только легонько, сотри воспоминания этого дня.
Джулио вскочил, попытался убежать, но провалился в темноту.
— Chi e lei? [18] — спросил Джулио у сидящего за столом офицера, который внимательно изучал компьютерную распечатку.
— Только, пожалуйста, не валяйте дурака, здесь привыкли заниматься делом, — ответил ему капитан Пауэр. — Мы все о вас знаем. Вы — доктор Джулио
18
Chi e lei — кто вы (ит.).
А что он мог сказать? Хобокен, беспросветная нищета, продукты из сои и планктона, жалкое существование. Так чего не остаться? Клятвы верности от него не просят. Он будет держать глаза открытыми, попытается вызнать ирландские секреты, если удастся, вернется с ними с Соединенные Штаты. Его долг — остаться.
— Тринити и торфяник, — твердо заявил он.
— Отлично. А теперь пойдемте со мной… Я хочу познакомить вас с герром профессором доктором Шмидтом. Тоже физиком…
— Nein, [19] вы забыли, мой капитан, физик — это Иван. Я же простой химик. Пошли… Вас звать Джулио? Мы потолкуем, а потом я вам покажу, как пользоваться торфяной лопатой. Очень удобный инструмент.
19
Nein — нет (нем.).
Они вышли, рука об руку, под моросящий дождь.
День после конца света
The Day After the End of the World (1980)
Кусок планеты не поражал размерами, но пришлось довольствоваться малым. Потому что все остальное превратилось в камни, пыль, мусор. А тут все-таки остался участок земли, большая часть крестьянского дома, растущее перед ним дерево, даже пятачок пастбища с замороженным бараном. И ничего больше. Со всех сторон земля резко обрывалась, кое-где из нее торчали корни. На краю сидел мужчина, болтая ногами над пустотой. Отбросил сучок, который медленно скрылся из виду. Звали его Френк, а девушку, которая устроилась на качелях, закрепленных за ветви дерева, — Гвенн.
— Я же не пытался взять тебя силой. — Выглядел Френк мрачнее тучи. — Ты же знаешь, я не животное. Просто расстроился, ты должна это понимать, конец света, и все такое. Мне стало очень одиноко. Вот я и подумал, что поцелуй поможет мне забыть о случившемся. Поможет нам забыть.
— Да, Френк. — Гвенн, чтобы раскачаться, оттолкнулась ногой от земли.
— Так что у тебя не было причин для оплеухи. Все-таки мы — один экипаж.
— Я же извинилась за то, что ударила тебя, Френк. Я тоже расстроилась, ты должен это понимать. Такое случается не каждый день.
— Нет, не каждый.
— Так что не злись на меня. Лучше раскачай.
— Я не то чтобы злюсь. — Френк поднялся, стряхнул со штанины форменных брюк несколько замерзших травинок. — Наверное, немного обиделся, может, даже впал в депрессию. Невелика радость — получить оплеуху от женщины, которую любишь, — он толкнул Гвенн.
— Пожалуйста, давай не возвращаться к этому разговору, Френк. Все кончено. Ты так говоришь только потому, что тебе кой-чего хочется. И ты знаешь, что я люблю другого.