54 метра
Шрифт:
Суворовцев и других сухопутных сверстников, если разобраться, мы не очень-то и ненавидели. Но будучи в большинстве своем детьми флотских офицеров, с самого детства привыкли слышать о «тупых САПОГАХ». Ненависть наших предков наложилась на неокрепшие подростковые разумы. Мы бились. Жестко. Толпа на толпу. Сверкали бляхи в отраженных солнечных лучах станции метро «Горьковская», рассекая со свистом воздух. Зеленое дралось против черного, окрашивая все в красное. В ход шли бутылки и доски, некоторые имели вентиля пожарных гидрантов, используемые как кастеты. Так что травмы получали обе стороны приличные. Имелись поломанные конечности вперемежку с рассеченными головами и обломанными зубами. Чем взрослей мы становились, тем эта ненависть становилась меньше. Мы начинали понимать ее необоснованность и примитивность. Они ведь такие
Наверное, личные пережитые негативные эмоции всегда будут казаться горче, чем чьи-то чужие.
Здесь, в Низино, без этого не обошлось. Без ненависти. С нами в коллективе учились люди, прошедшие огонь войны, и здесь они тоже его искали. Одного из таких людей звали Андрей Соболев.
Однажды ночью я проснулся от привычных мне криков: «Наших бьют!!!»
Одеваясь, как по тревоге, на ходу, я ударом ноги оторвал от разборной кровати дужку спинки, которая сгодится для ударов наотмашь, как дубиной, и побежал на улицу. Обычно подробности выясняются на ходу и по ходу. Так и сейчас, информация поступала урывками и частями, но суть становилась ясна: кто-то из местных повздорил с «нашими», находящимися в самоволке, и избил их. Те, в свою очередь, вернулись в большем количестве и избили первых. Детский сад, в общем, если не считать, что это давно уже не игры в крутых мальчиков, и мозги можно по-настоящему вышибить из головы. И в тюрьме тоже можно сидеть по-настоящему. Местные принялись преследовать курсантов с серьезными намерениями, когда те перелезли за забор и позвали нас на подмогу. Несколько аборигенов в азарте преследования перелезли через забор вслед за курсантами. Теперь они пытались подняться на ноги в розовеющих от их крови сугробах. Мы все остановились и затихли.
Соболев поочередно подходил то к одному, то к другому гражданскому и размеренно и монотонно лупил заточенной по краям бляхой на конце кожаного ремня, целясь в голову. Те, привставая на четвереньки с кровавыми месивами вместо лиц, пытались закрыться разорванными до мяса от ударов бляхой ладонями. Но та с хлюпающим звуком врезалась в их голову, заставляя дергаться, как у тряпичной куклы. Хлюп! – очередной удар попал в скулу гражданскому, и тот завыл, пуская алые пузыри с осколками зубов. Но самое страшное, что мы все видели – это улыбка Андрея. Он получал от этого удовольствие, это и было самым страшным, что пришлось видеть этой ночью. Так бы, наверное, и продолжалось, но раздались выстрелы и звук бьющегося стекла на КПП. Это местные приехали выручать двух «пленных» (в области почти у каждой семьи есть ствол, это своеобразная дань беспредельным годам нашей истории). Этих двух оттащили на КПП и увезли на машинах в больницу, сыпля в нашу сторону угрозами. Все происходило под уговоры местного участкового «не проливать больше кровь». После этого курсантов стали отлавливать и избивать, когда те в малых количествах появлялись на «их территории». Кто виноват? Кто прав? Я не знаю.
Нам предстояло еще многое узнать о ненависти, которая ожидала нас за поворотами жизни.
Глава 22/2. Промежуточная
Я стою у метро «Елизаровская» и курю каждые двадцать минут. Мой организм уже не хочет курить, точнее, ему плохо от переизбытка никотина, но я все равно вдыхаю ядовитый дым. Сегодня как-то получилось, что кто-то из дежурных офицеров ошибся и внес мою фамилию в списки увольняемых на воскресенье, когда после обеда можно уйти в город. Я не знал об этом и поэтому шарахался по казарме от телевизора к кровати, в попытке определиться, чего мне больше хочется: спать или смотреть кино? Но потом кто-то прибежал и сказал, что дежурный на КПП не отпустит всех в увольнение, пока списки не будут соответствовать действительности. В общем, для действительности им не хватало меня. Учитывая тот факт, что, избежав пробежки-марафона и проверки на внешний вид, меня силой выгоняют в город, я поспешил согласиться.
ЕЕ зовут Маша. Я жду эту девушку уже целый час. Она опаздывает на час. Она считает, что может себе это позволить, потому что у нее грудь четвертого размера. Она же и придумала (а может, вычитала в журнале), что я обязан быть без ума от огромной груди. Дура, если бы я захотел побарахтаться на чем-то мягком, то купил бы водяной матрас. Ах, да, не купил бы – у меня денег нет ни на что. Плевать
Но я бешусь, когда кто-нибудь опаздывает и заставляет меня ждать. Я нервно смотрю на часы и прикидываю, сколько остается времени на общение, пока я не понесусь, сломя голову, в казармы. Иногда деньги многое решают, поэтому за небольшое финансовое подношение можно оказаться в городе и посередине недели, что изредка я и делаю с фальшивой ксерокопией увольнительной записки на руках, в которой СВИН расписывается от лица нашего насекомого-командира. Мол, повелеваю всем тварям божьим не мешать передвижению данного тела в пространстве, и ниже неразборчивая подпись: капитан третьего ранга СВИН. Патрули, которые меня останавливали, смотрели на меня, на фамилию командира, на мои усы и писали себе в блокнотик какие-то замечания. Номер войсковой части данным господам я сообщал всегда вымышленный, если это не указывалось на моей одежде в виде шеврона с названием училища. А поскольку я на рукав пришивал обычный «Андреевский флаг», то многие дежурные по другим училищам получали забавные сводки, касающиеся внешнего вида и усов из комендатуры города относительно подчиненного капитана третьего ранга СВИНА, некоего Попова А.А.
Как заработать денег в системе? Например, можно стоять в нарядах на выходные за тех, у кого они есть. Одна смена – это почти триста рублей, на которые можно было купить сигарет на половину недели и немного настоящего чая. Хорошую еду и сладости я умудрялся есть только благодаря своей наглости, налетая на кафешку, находящуюся на территории части. Те, к кому приезжали родители и те, у кого были финансы, в это время находились за столиками и мерно поедали свои пряники и вафли, когда я, словно ураган, врывался в помещение и начинал набивать рот всем понемногу с каждого стола, прежде чем кто-нибудь умудрялся что-нибудь сказать или спрятать еду. И так же мгновенно исчезал из кафе. К этому тоже все привыкли, с пониманием относясь ко мне, как голодному, но безобидному психопату.
Кто-то из курсантов занимался грабежом, вечерами накидываясь на прохожих и избивая их до тех пор, пока не захрипят. После этого снимали с них все, что можно продать или использовать, прихватывая кошелек. Кто-то воровал или сбывал фальшивые купюры, пользуясь тем, что человек в форме располагает к доверию больше, чем человек в кожаной куртке. Кто-то обчищал квартиры или машины. Кто-то работал стриптизером в ночных клубах, постоянно держа себя в хорошей физической форме. Но работать, в основном негласно, разрешалось только с третьего курса, отдавая половину командиру, да и то не столь неадекватному, как наш. Поэтому варианты с трудоустройством откладывались в долгий ящик и рассматривались только в перспективе. Зато «старшеков», работающих в подобных заведениях, все знали в лицо. Все хотели быть похожи на них и получать такие большие, по нашим меркам, деньги.
Жизнь задавала нам другие ритмы. Нет идеологии. У большинства из нас нет человеческого отношения к себе подобным. Нет ничего святого. Наши кумиры – Данила Багров и Саша Белый. Наши книги называются «Я – вор в законе – 3» и «Татуированная кожа – 6». Наши передачи – «Криминальная Россия» и «Особо опасен». Наш курсантский мир «ботает по фене», это значит, что слова, произносимые нами, как последствия наших мыслей, являются тюремным жаргоном.
ЕЕ ЗОВУТ МАША, И ОНА ОПАЗДЫВАЕТ!!! Я бешусь от этого!
Я нервный парень, одетый в черную форму с металлическими якорьками на погонах. Ко мне подходит человек с бутылкой дешевого пива и дышит на меня сивушными маслами. Он хочет поговорить. И поскольку на вид ему около сорока лет, то разговор будет о его любимом чаде. Он не первый, кто начинает либо откровенничать, либо ругать, либо читать мораль.
Помню, однажды ехал в метро в пустом вагоне, и до меня «докопался» примерно такой же мужик.
– Как вам не стыдно? – начал свой разговор он, тыча в меня деревянной клюкой. Тоже, наверное, отставной военный, оставшийся без возможности самореализации ЭГО.