54 метра
Шрифт:
Командир как загипнотизированный кролик смотрел на это действо под музыкальное сопровождение с явно фальшивыми нотками. Побыв некоторое время в таком оцепенении, АГЕИЧ резко дернулся в мою сторону и навис надо мной, словно стервятник в нескольких сантиметрах от моего лица, обдавая зловонным дыханием. Я закрыл глаза и с силой вжался в стенку. Мне почему-то подумалось: «Либо поцелует, либо укусит».
– Курсант Попов! – запищала резиновая уточка в легких ВИТЬКА, – встаньте на место, обратно в угол!
Изнутри меня безумно распирает заржать ему в лицо, но я сдержался и, не открывая глаз,
– Наверное, все дело в одежде? – предположил я, снял ее всю, по-быстрому кинув на пол, и убежал. В прыжке, перевернувшись через левое плечо и сверкнув голым задом, я упал плашмя и уполз куда-то в сторону. Командир в шоке пронесся мимо и через минуту вернулся к своему щитку и плачуще-смеющемуся дневальному с соплями на подбородке и красным от сведенной улыбки лицом.
Я лежу на кровати и держусь за решетку спинки панцирной лежанки. Наполовину просунув натянутое и от этого азиатское лицо с узким разрезом глаз через прутья, я смотрю на АГЕИЧА, ковыряющегося в электрооборудовании и декламирую громко Лермонтова с китайским акцентом «русского» жителя приморского края, той части, что ближе к границе с Поднебесной.
– Моя сидеть за решеткой! (Пауза)
– В темница сырой! (Пауза)
– Вскормленный в неволе! (Пауза)
– Орел молодой! БАНЗАЙ! АСИСЯЙ!
Прокашлялся и продолжил:
– Пусть всегда будет солнце!!
– Пусть всегда будет небо!!
– Пусть всегда будет ВИТЬКА!!
– Пусть всегда буду я!!
Яркая вспышка прервала мои бунтарские изречения из глубокого подкроватного подполья. Раздался громкий хлопок, ВИТЕК отлетел на несколько метров и приземлился на спину, сжимая в ладони остатки оплавившегося инструмента. Скрещенные ноги, поджатые к груди и полусогнутые руки, не шевелились, застыв, как у таракана, умершего от передозировки дихлофоса. От тела шел дымок, будто от ТЕРМИНАТОРА, прошедшего временной барьер в предутреннем стылом воздухе.
– Умер, – подумалось мне.
– Жаль, – подумалось снова.
– Вру, – опять подумалось. – Не жаль.
В воздухе запахло паленым волосом. Из щитка с треском посыпались искры, и погас свет - по возгласам с других этажей стало понятно, что везде.
Силуэт АГЕИЧА в зимних сумерках закашлялся и зашевелился. Оглушенный дневальный так и остался стоять как вкопанный. А я выбрался из своего укрытия и медленно, под шумок, слился из роты.
Свет починили только на следующий день после обеда. А за это время, пока властвовала тьма, случились следующие события.
Посадить в кромешной тьме всех за уроки не получалось – слишком много желающих было играть в прятки и дебоширить. Ориентируясь только на звук, подполье в шарфах, намотанных вокруг головы наподобие маски ОМОНовца, первым делом уничтожило такое остаточное явление света, как фонарики. Остался только один источник света, с которым не желал расставаться командир. Кое-как дожив до семи вечера, он решил, что лучше этот зоопарк покормить и громогласно пропищал: «Выходи строиться на ужин!»
После этих слов большинство убежало на плац. Кроме самых заядлых активистов подполья, которые затаились в темноте кубрика, в засаде, вооруженные до зубов тапками и «прогарами». Тапки на зашифрованном языке назывались «ЭС-200». «Прогары», принимая во внимание их вес, убойную силу и широкую область поражения – «ЭС-300».
Какой-то шорох привлек внимание АГЕИЧА. Стоя в коридоре, он посветил фонариком в одну из сторон, заставленную кроватями. Те стояли непросветным частоколом, словно лесная чаща.
– Кто здесь? – спросил обладатель фонарика.
ПУФ! – стукнулся о его голову тапок, прилетевший с противоположной темной стороны кубрика, так же часто усеянной панцирными лежанками. Фонарик в руке киборга по дуге развернулся и осветил предполагаемое место затаившегося противника, вооруженного «тапкометом».
– Была команда выйти построиться!!! – возмутился в темноту АГЕИЧ.
ПУФ! – прилетел еще один тапок на всю ту же многострадальную голову, но уже с другой, сейчас темной стороны.
Фонарик снова по дуге осветил сторону атаки. Во время поворота осветительного прибора по уже знакомой противоположной траектории знакомый предмет поразил знакомое место со знакомым «ПУФ». Нужно было брать ситуацию под контроль, и тогда Витек грозно-грозно, настолько грозно, насколько он мог, пропищал: «Я (пауза) командир одиннадцатой роты (пауза) капитан третьего ранга!» Сделал он это с видом парня, убившего минотавра пять минут назад. По его плану это должно было произвести впечатление и деморализовать замаскированного противника. А там уж и до капитуляции было недалеко. Но все получилось с точностью до наоборот, и в ВИТЬКА полетели один за другим с двух сторон снаряды «ЭС-200» и «ЭС-300». Словно рахитный Арнольд Шварцнегер, переболевший в детстве ветрянкой и никогда не посещавший спортивного зала, с одетым на хилое тело бронежилетом, он крякал при каждом попадании и отступал на один шаг назад, погашая убойную силу каждого залпа. Фонарик вывалился из его руки и погас. Потеряв «подарок мастера Йоды», он спешно ретировался и быстро покинул пределы поля боя. В темноте раздался гогот…
Лишившись осветительного прибора, АГЕИЧ упустил возможность опознавать лица зачинщиков и активистов сопротивления. Выполнив этот пункт атаки, подполье получило свободу передвижения и перешло к более решительным действиям. Ровно в полночь под дверь его канцелярии были подброшены две дымовые шашки собственного изготовления.
Не знаю, как сейчас, а в наше время их делали из поломанных пластмассовых офицерских линеек, завернутых в тлеющую бумагу.
Едкий белый дым заполнил помещение. Послышался кашель и щелчки механизма замка его двери.
– Идет… Идет… Он идет, – шепот пронесся по кубрику. Словно бесшумные ниндзя, вернулись двое из разведывательного отряда, доставлявшие эти едкие «посылки» по адресу, и упали на шконки. Наступила тишина. Еще минуту назад бесновавшаяся рота орала и требовала командира выйти к ним, а теперь, вслушиваясь в его шаги, затихла.
Было оговорено начинать атаку по свистку Штортуна, моего соседа с верхней койки. Тот пытался объяснить, что совершенно не умеет свистеть, но не получилось. До момента вступления в бой оставалось меньше десяти секунд, и он замолчал.