56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585
Шрифт:
Да, товарищ капитан, это сразу заметно. Вы с первого дня в Афгане служите. Похудел ты, капитан, и постарел. И желтухой ты переболел, ротный, и ранения у тебя были, не меньше нашего ты этой войны хлебнул. Самой раздолбайской ротой в бригаде ты два года командовал. Ничего, справлялся. Зря никого не наказывал, сдуру ребят под пули не подставлял, за нашими спинами не прятался.
– Собирайтесь, ребята, – устало и тихо говорит Акосов. – Наш батальон на вертолетах перебрасывать будут. Первыми мы пойдем.
Первыми, так и батальон наш первый, положено нам так. Строиться, первый парашютно-десантный батальон. Строиться, ребята. И вперед, из Кундуза в Гардез, на границу с Пакистаном. Закрывать горные тропы и перевалы, продолжать воевать, убивать и умирать.
Эх, родная 56-я десантно-штурмовая, войны афганской лошадь ломовая, давай поднатужься и тащи свой воз дальше… Трогай, милая… трогай…
До слез было жалко наш городок покидать, тут каждый кирпичик нами был сделан из глины и сложен в аккуратные домики. Каждый камешек потом солдатским омыт. Да куды деваться-то? Стали имущество собирать, на машины грузить, готовиться двигать через весь Афган к новому месту службы. Погрузили ротное имущество на машины, а сами личное оружие и вещи в руки – и вперед на вертолеты.
За неделю до переброски пришедший из штаба бригады Разведчик отозвал меня в сторону:
– Слышь, мне в штабе писаря сказали, что Петровского собираются ротным назначить, уже и представление на него послали.
– Да ну?! – удивился и обрадовался я.
Конечно, лучше со знакомым офицером дослуживать, а то пришлют еще мудака необстрелянного, так он нас сдуру в первом же бою всех положит.
– Точно, – чуть улыбаясь, подтверждает Разведчик, – после передислокации ротный уезжает в Союз, к новому месту службы, а Сашка Петровский вместо него. И еще, – подмигивает Разведчик, – есть приказ по бригаде отправить в Союз наиболее подготовленных сержантов для обучения пополнения. Сейчас списки формируются. Ты поговори со взводным, если он словечко в штабе за тебя замолвит, то и тебя в список внесут.
Очень я надеялся в этот приказ попасть. Так хотелось уехать, пусть и ненадолго, но отдохнуть. Только меня не отпустили.
– Больно много залетов у тебя, ты же там всех на хер пошлешь, бухать начнешь да по бабам гулять. Еще и в дисбат попадешь, там тебе не Афган.
Так мотивировал свой отказ Петровский и, глядя на мое вытянувшееся от расстройства лицо, рассмеялся:
– Ну скажи на милость, как я без тебя обойдусь? Ребята уволятся, сколько нас от старого состава останется? А ты хоть знаешь, с какого конца пуля вылетает.
Похвалил, называется, утешил, вот только в гробу бы я такие похвалы и утешения видал.
До Кабула на транспортных вертолетах летели, город мы, конечно, не увидели, на пересыльном пункте сутки кантовались. Потом опять погрузка на вертолеты, часовая болтанка в воздухе – и пожалуйте на высадку. Привет, Гардез, 1500 метров над уровнем моря, разряженный горный воздух, холодина и пустое заснеженное поле.
Как и в 1980 году, при вводе бригады в Афганистан, так и в 1981 году, при ее переброске в Гардез, наш первый батальон выбросили в чисто поле – выживайте. Вот только вопросов уже никто не задавал: «Как, зачем, почему?» Знали: никто нам ответов на эти вопросы не даст. Мы сами себе ответ. Ничего, дело привычное.
Расчистив от снега площадки, быстро раскинули палатки, выставили охранение и пошли с новым местом знакомиться, жрать искать, топливо собирать, брать себе все, что лежит, а плохо лежит или хорошо, это нас не волновало, раз лежит, значит, наше.
Нас в Гардезе танковый батальон дожидался, прикрывал высадку нашу, вот мы первым делом к танкистам в гости направились – обстановку узнать, присмотреть что где лежит.
– Ты куда прешь? – кричит мне из танковой башни чумазый танкист. – Жить надоело?
– Чего?! – ору в ответ, а сам глазами зырк-зырк и приметил деревянные ящики из-под снарядов, для костра или печки лучше не придумаешь дров.
– Болван! – продолжает надрываться криком танкист. – Тут же все заминировано! Тропку видишь?
– Ага!
– Вот по ней и иди, может, и повезет, не взорвешься!
Мины – это плохо, а вот дрова – хорошо, на мине можно и не взорваться, а вот без дров мы точно ночью окочуримся. Да и все танкисты по традиции больше всего мин боятся, а мы и не очень, если знаешь минное дело, то опасаться, конечно, надо, а вот бояться нечего. Противопехотные мины, они двух видов бывают: нажимного действия и натяжного действия, на растяжках. Если под ноги смотреть, то растяжку всегда увидишь, да и мину нажимного действия заметишь, их неглубоко закапывают.
Смотрю под ноги, подхожу к танку, танкисту зубы заговариваю, а Муха с Лехой раз – пустые ящики из-под снарядов похватали и побежали, а я их от разгневанного танкиста прикрываю. Он матом кроет, а я ему пулемет показываю. Танковый экипаж из машины выпрыгивает и в бой рвется. Их четверо, а я один. Прямо под ноги им очередь пускаю, они – в танк. Я по тропе бегом к своим. Танковая башня стволом в мою сторону разворачивается, но вместо осколочного или бронебойно-зажигательного снаряда в меня полетел отборный мат. Да ладно вам, чумазые, брань, она-то вороту не виснет. И что вот еще: «Товарищи танкисты, при встрече с десантом клювом не щелкайте».
Так, дрова есть, пора и о питании подумать, о горячем, естественно, пайки-то нам надоели. Ящики сложили в палатке, их Муха охранять остался. Вместо Мухи Филон за жратвой пошел. Бредем, нос по холодному ветру держим, то под ноги смотрим, то окрестности оглядываем. Вот овечки пасутся и пастух при них. Милый пасторальный пейзаж, мирная деревенская идиллия. Ох, незнаком еще пастух с десантурой, а то бы увел свою отару от греха подальше, но ничего, сейчас познакомится. Подходим. Без слов накидывает Филон овечке на шею ремень, Леха овцу под курдюк ногой бьет, чтобы не упиралась, а я пастуху оружие показываю, он не испугался, а зря. Бросился пастух на меня с посохом, жизнь овечке хотел спасти, вот только хорошо я уже выучился бою рукопашному, не стал стрелять, от удара легко ушел, да как ногой двинул бедолаге в голень, он и свалился. Вот и познакомились.
На ужин у нас полусырая, обжаренная на костре баранина, вечером у нас в палатке тепло, ничего, жить и на новом месте можно. Офицеров пригласили. Командиры жареное мясо кушают, водочку, нами еще на пересылке затаренную, вежливо выпивают, а вот нескромные вопросы не задают. Выпили, покушали, посты выставили, тощие со скомкавшейся ватой матрасы на голую землю расстелили – и баиньки не раздеваясь. Ночью батальон обстреляли. Думаете, сыграли тревогу: «Рота в ружье! К бою!» А вот и нет.
По характеру и темпу стрельбы сразу определили: огонь по нам ведут с большого расстояния, судя по звуку, из легких пулеметов, наши посты вяло так отстреливаются, значит, оснований для беспокойства нет, перевернулись на другой бок и дальше спать. Эка невидаль – стрельба, мы этого добра и насмотрелись, и наслушались.