7. Найм
Шрифт:
День кончается, а мои заботы — нет. Стоило вернуться к селению, как пошли наезды:
– Ты чего меня сюда притащил? Я тута чего, ветки собирать должён? Баб-то гожих в селище нету. На кого залазить-то? И мёду не дают. Уговор не сполняешь, боярыч. Мотри — не встанет — твоя вина будет.
– Уймись, Меньшак. Кроме этих баб в вотчине и ещё есть. Мёду велю давать. И мяса. Но не сразу — начнёшь жрать в три горла — сдохнешь. Брюхо с непривычки заболит.
Отшил холопа новоявленного. Надо ему какое-то дело найти. Что б — не тяжело и на всё время. Чтоб глаза не мозолил и пользу приносил. В свободные от основного техпроцесса
Железо подходящее на днище смолокуренной ямы мы привезли, только поставить. А там, глядишь, и дёготь гнать начнём, колёсную мазь делать. «Наш золотой запас — две банки колёсной мази». Это — из «Педагогической поэмы». А вот из «Слова о полку…»:
«А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому: крычатъ телегы полунощы, рци лебеди роспущени».У кочевников колёсной мази нет, вот их телеги и «кричат как лебеди в испуге». Великая Степь — весьма обширный рынок сбыта.
Глава 147
В идеале надо бы получать «Вышневолоцкий дёготь» — это чистая сосновая, паровая, казанная смола, чёрного цвета с красновато-бурым оттенком; консистенция подсолнечного масла, запах смоляной, вкус смоляно-скипидарный. Но как этого добиться при вот такой смолокурне и смолокурщике? В 19 веке Россия экспортировала за границу только соснового дёгтя, «смолы», пять сортов. А совсем другой продукт — «берёзовый дёготь» во многих странах вообще назывался «русское масло».
В моё время известны Английская и Бельгийская колёсные мази. Но они существенно используют в своём составе минеральные масла. А как будет себя вести смесь на основе чисто натуральных? И где взять известняк? Потребуется очень жирная гашёная известь. «При наличии в извести магнезии на уровне 5–8% качество мази существенно ухудшается». Да уж…
Надо проработать возможные варианты, бизнес-план прикинуть…
Прокуй ноет:
– Обманул! Я кузнец, а не хвостов заносильщик! Кузни нет, когда будет — господь знает! Заманил в рабы! Убегу я! И твоё всё пожгу!
Посидели, успокоил ребёнка, слов разных наговорил… Но кузню в Рябиновке надо брать под себя. Хоть на время.
И так — до глубокой ночи. Обычная повседневная текучка руководителя уровня небольшого колхоза-совхоза. Хорошо, что телефонов нет — никто не звонит. Ни из райкома, ни из банка. И вот так, примерно, будет каждый день. Всю мою здешнюю жизнь. И у всякого нормального попаданца, или фентазийника, или просто феодала — так же.
Мы любим читать о подвигах. Представлять себе, как мы, также как герой, что-нибудь удивительное, славное сделали бы. Себя в героях представить нетрудно. Трудно представить себя на пути, который привёл героя к его подвигу. Когда бегун рвёт грудью финишную ленточку, а потом на эту грудь вешают олимпийскую медаль — все понимают, что до этого славного момента были тренировки. Вот такими общими словами и представляют. А как это конкретно, как это изо дня в день… в любую погоду, при любом настроении, во всех жизненных ситуациях… Тренировка идёт до боли. Каждая. Если не больно — не дотянул. Мог ещё. Каждый день делать себе больно…
Ладно — спортсмен. Но есть и другие виды деятельности. Менеджмент, например. Там не мышцы — другие составляющие человека болят. «Ум, честь, совесть»… Можете вообразить себе тренировки олигарха? Только это не тренировки — это и есть жизнь. Каждый день. И каждую ночь.
«Говорят, что дерьмо снится к деньгам. Представляете себе сны Билла Гейтса?».
Человек добивается выдающегося успеха, когда изо дня в день ставит перед собой выдающиеся задачи. Подпрыгивает «выше головы». Звучит… здорово. Только есть статистически устойчивая связь между депрессией и глобальностью задач.
В ходе одного исследования сравнили оптимистов и пессимистов. Количество задач, которые ставят себе люди обоих психотипов — примерно одинаковы. Но у пессимистов — значительно больше задач глобальных, абстрактных. Пессимист хочет выиграть олимпийский забег, оптимист — пробежать этим летом 5 миль. Задачи пессимиста — труднодостижимы и плохо представимы. И приходит депрессия. С которой бегать — уже сил нет, можно только на диване валяться.
Человек, который собирается совершить подвиг, стать героем, большую часть жизни будет пребывать в тоске и боли. Может именно это, этот долгий тяжёлый путь и отличает героев от выигравших в лотерею? Так чего же мы хотим — джек-пот сорвать или героизма набраться?
У меня тут — лотереи просто нет. А депресняк мне смертельно опасен: «не съедят, так запинают». Поэтому старательно изображаем оптимизм и ставим чисто реальные цели: вместо того, чтобы спасать детей сотнями тысяч — я нудно объясняю: где нужно копать яму для смолокурни, что поставить для слива смолы, рычу на Фильку, потому что девчонок Меньшаковых надо под крышу убрать, делаю вид, что не замечаю ни кокетства Светаны (вовремя, однако, меня Беспута посетила), ни обиженного вида Любавы, объясняю, как сделать из ивовой коры макивару для Потани — вроде бы полсотни слоёв тонкой ивовой коры, если её хорошенько помять — должно хватить… Короче — нефиг подвигами заниматься — жить надо сегодня. Но так, чтобы «потом не было мучительно больно…». Лучше уж «больно» — каждый день.
…
Поутру, с Суханом и Прокуем — пешочком в Рябиновку. Боярин — и пешком?! А чем?! Все кони в разгоне. Вытаскивать лес из штабелей с лесосеки летом… Колёсный транспорт здесь не проходит, только — волокуши. Как финский Вяйнемёйнен катался — летом на санях. Только у него там, в Похъяле, одни болота моховые, а у нас — то болото, то — песок. И оленей нет. Соответственно — кони для дела, а для меня — только ножки собственные.
Вот в Рябиновке меня встретили радостно. Охрим, стрелок местный, аж прослезился.
Пустынно здесь как-то. Потаня с семьёй у меня, кузнеца с семьёй я убил. Домна — у меня, Доман… в сортире… нечаянно утонул. Ни Ольбега, ни Марьяны не видать. Яков… Ага, вижу, вышел на крылечко поварни. Хромает ещё. И рукой машет. И чего это тут у них?
Мы чуть припоздали: встреча сторон на высшем уровне — уже началась. Два десятка матёрых «пауков» расселись за столами нашей едальни, прихлёбывали наше пиво и хмуро слушали одного из своих ораторов. За отдельным столом разместились Аким с Яковом и старшим конюхом.