7. Найм
Шрифт:
А размер подати со смердов, живущих на его земле, Аким установит сейчас. Как захочет, так и установит. И, вполне вероятно, найдёт, вспомнит эпизод, о котором сможет сказать: «Я вам это уже говорил! А вы и слушать тогда не схотели». И расчёт пени пойдёт вот по этой ставке за девять лет. А по закону за невыплату долга — конфискация имущества и продажа должника в холопы. Обычно — вместе с женой и детьми.
До пейзан начала, наконец-то, доходить глубина прямой кишки, в которую они попали. О чём и свидетельствовали озвученные междометия и слова-паразиты. А вот Хрысь, похоже, оказался к этому морально готов. И де-факто берёт на себя роль лидера. Затыкая и уточняя. Вот с ним
– Хрысь, «ваньку» из себя не строй. Ванька здесь я. Одного достаточно. Я тебе говорил, ещё когда пруссов побили: «паукам» нужна голова. Старосту вы не избрали. Значит — быть тиуну. Слово моё ты слышал: тиуном быть тебе. Раз тиун — значит холоп. Идём в кузню — ошейник оденешь.
– А вот хрен тебе!
– Цыц! Ты уже нахренячился вдоволь! Думай давай! Помнишь, как ты мне над пруссами битыми говорил: «Под тебя идти — с голым задам ходить, да по голой спине получить»? Ну и? Вот я из Елно пришёл. И людей и барахла всякого — шесть лодок приволок. Это что ль — «голый зад»? Ну-ка вспоминай. Когда вирниковы людишки вас теребить пришли — кто их остановил? Забыли уже? Когда злыдни эти, набродь прусская, вас, как овец, резала — я за двенадцать вёрст ночью в дождь прибежал. Свою голову под мечи душегубские подставил. От ваших головёнок бестолковых — смерть отвёл. А вон, когда я после побед славных над волхвами богомерзкими отдохнуть прилёг, Макуха-вирник вас в лес погнал. Скольких положили? «Мужи добрые», мать вашу!
– А ты не ругайся. Молодой ещё… Вона, у Акима руки сожжённые. Это как? С такими-то руками — ни сошки, ни ложки не удержать. Это, что ль, победа твоя славная?
Ладошка у меня невелика. Но и такой — можно хорошо по столу грохнуть. И на горло я не сильно слаб. А главное — я их не боюсь. Это они видят ребёнка-подростка, а я-то изнутри себя иначе вижу.
Я уже говорил, что у людей есть инстинктивное представление о начальнике — большой, сильный. Менеджеры высшего звена, как правило, выше среднего роста. И доходы у них тоже выше среднего. Американцы досчитались до того, что выяснили — превышение роста над средним уровнем даёт увеличение доходов на 800 долларов на каждый дюйм.
У здешних мужичков примерно метр шестьдесят пять, а я себя помню под метр девяносто. Они этого не видят, а у меня внутренний корректор работает. Почти десять дюймов разницы… Восемь штук баксов дополнительно ежемесячно… Интересно, а сколько это будет в русских смердах? А уж кому тут на кого рычать можно — вообще не вопрос.
Короткая пауза позволила сбросить и громкость, и высоту тона. Насчёт роста… Видеть-то себя — я вижу, но звучать-то… связки у меня в горле… детские. Это у японцев — чем тон выше, тем приказ императивнее. А у нас наоборот: чтобы напугать — надо в басы уходить. Ну-ка, давай, Ванюша, быстренько — «провалился» с Козловского в Шаляпины. На сколько получится. А когда спокойненько — «басовитенько» легче идёт.
– У всего — своя цена есть. И у ран батюшки моего — тоже. Пытан был Аким Янович. По поклёпу управителя нашего Домана, по приказу посадника. Ну и кто теперь где? Посадник, посадница, тысяцкий елнинский… в земле лежат. Посадник-то — того… Мозгой, говорят, свихнулся. После такого злодеяния с Аким Яновичем учинённого. Доносчик Доман — в нужник провалился. Там и захлебнулся. И заметь, Хрысь, всё — сами. Планида у них такая. Судьба. Помереть им суждено оказалось, как Акиму Яновичу вреда причинили. Так ведь и здесь так же: Кудря на меня охоту устроил, Хохряк на меня руку поднял. Ты, Хрысь, сам мозгами своими пошевели. Не по словам — по делу, не по сказкам — по жизни. Добрые ведь были «пауки», крепкие. Теперь их черви едят. Вместе с сынами их. И ты туда хочешь? Или ещё кто?
Я внимательно осмотрел присутствующих. Вполне по Высоцкому:
«Сперва набычившись А после — подбочась».Народ «туда» не хотел. Почему-то…
Хвастаться — нехорошо. А вот напомнить — полезно. Народная помять — коротка бывает. Освежаю. Вспомнили.
Со стороны хорошо видно, как «историческая правда» постепенно расползается по коллективу. Мужики дружно приступили к почёсыванию в разных местах, пережёвыванию своих бород и обмену междометиями. Вспомнили они ещё и волхвов, и ведьму, и, конечно, Пригоду-покойницу. Поток «эта», «ну», «колдун», «ё», «вона чего», «опять же», снова «ё» с разными другими буквами, перемежающийся охами, ахами, и тяжкими вздохами, достиг своей кульминации и постепенно пошёл на убыль.
За это время я успел отхлебнуть пивка и ободряюще улыбнуться Акиму и остальным. Аким, подобрав нижнюю челюсть, даже попытался изобразить гордый вид. Как-то, собранные в один ряд, мои похождения выглядят… внушительно.
Особенно, если добавить и иные «подвиги», совершённые здесь, в Рябиновской усадьбе. В общем ряду они не упоминаются, но Аким-то помнит и убийства Храбрита и Корьки, кузнеца и молотобойца, бой и смерть «цапли»… Это хорошо, что он не всё знает о моих мертвецах на заимке, о подробностях смерти забитого мною насмерть деда Перуна и убитой его же руками «жёнке», о прежних моих похождениях вроде «людоловского хутора» и «отравительской веси»…
Что-то я по крови людской иду «аки посуху». Как-то привыкать начал. «Нет человека — нет проблемы». И дальше так же пойду. «Необходимость — лучший учитель». Всё меньше эмоций, «озверения». Скорее — ощущение рутинности, обычности.
Веллер, которому в молодые годы довелось подрабатывать гуртовщиком, пригонять на бойни и забивать скот, говорит, что после месяца-двух непрерывного забоя, свежевания и разделки скотских туш, ловишь себя на мысли, что если было бы здесь тело человека, то в той же технологии, без каких-либо дополнительных эмоций, можно бы и его освежевать и разделать.
Местные жители всё более воспринимаются мною как стадо. Как скот, который надо пасти, надо охранять. Для забоя. Или для получения какого-то другого полезного результата. Да, есть исключения — персонажи, которых я знаю. Знаю лично. По именам, привычкам, индивидуальным их свойствам. И тем сильнее, по контрасту, все остальные воспринимаются неразличимо — как общая серая масса. Да и лично знакомые — тоже — «домашние животные». Их можно различать. Как отличаешь свою собаку в общей стае. Со своим псом можно разговаривать, можно его защищать, заботиться. Можно даже целоваться. Но — собака. Слишком большая разница между мною и остальными. «Нелюдь».
Интересно: мои игры со здешними дамами приобретают при таком подходе оттенок зоофилии. А как с этим у других попаданцев? Мда…
Туземцы могут остановить попаданца, только убив его. А я очень постараюсь ещё долго не сдохнуть. У меня же «великая цель» и — «да расточатся врази»! Вырежу. «Вразей». Я в этом — уверен, и остальные должны эту уверенность чувствовать. Лучше — заблаговременно. Лучше эффектно испугать, чем эффективно убивать. Может, кто и в живых останется.
– Да уж. Деваться-то некуда. На всё воля божья. Ты уж, Хрысь, пострадай за обчество. Всем миром тя просим. А уж вдову-то да малых деток твоих, ежели что, община не бросит, кормить будем. А ты уж за нас-то прими муки-то, пострадай-ка за народ-то православный.