8. Догонялки

Бирюк В.

Дальше всю малышню разобрали в два дня. Причины… Разные. И просто человеческие:

— Замучишь ты их, боярич, приморозишь.

И экономические:

— Дык, с него ж, бог даст, годика через два работник будет. Чем от титьки до таких лет выкармливать… ну… дешевше же…

И вовсе непонятные:

— Хрысь-то… он-то… не дурень какой… видит, стал быть, каку выгоду… ну… боярич-то, мабуть, какое послабление даст… или там хлеба на прокорм подкинет,

Хотя я предупреждал, что детей отдаю не навсегда, а только на время, что никаких поблажек крестьянам от этого не будет, что за всякое упущение в части принятых детей, взыщу сурово… Я только троих самых старших, лет по 11–12, при себе оставил — надо же мне из кого-то себе дружину строить.

Сверстников-то у меня тут мало.

Тут пошли гуси. И стало вообще ни до чего. Пух, перья летят, вонь, потроха кучами, от коптильни несёт… Но первую стаю — мы взяли! По сказкам Андерсона или Сельмы Лагерлеф. Ну, «Удивительное путешествие Нильса Хольгерсона с дикими гусями по Швеции». Там такая классная групповуха описана! Ну это ж все знают! «Когда одна палочка и семь дырочек спасут город…».

Среди дня в версте от селища расстелили на голой полянке на берегу сеть, замаскировали травкой, из разных мест выдранной. И посыпали густо мусором с пердуновского тока. Всякая полова, что после молотьбы да провеевания остаётся.

Дальше — вполне по детскому стишку:

«Гуси-лебеди летели, На лужайку тихо сели. Походили, покивали, Потом быстро побежали».

Прилетели на закате гуси-лебеди, начали по полянке по нашей — похаживати, зёрнышко за зёрнышком — поклёвывати. Тут-то мы сетку и дёрнули. «Потом быстро побежали». Кто улетел — тот улетел. Но штук 70 осталось. Такой здоровенный вопящий рулон — гуси в сетке. Птиц не режут — разбивают головы дубьём, сворачивают шеи. Они шипят, кричат, крыльями друг по другу бьют, клювами кидаются ущипнуть… Дубьём по голове. Или куда попало, но без крови — запах будет, зверьё да вороньё соберётся. Всё равно — эту площадку в другой раз использовать можно только после сильного дождя. Клин журавлиный-гусиный-лебединый туда, где кровью или сильно помётом пахнет — не сядет.

Всю ночь птиц из сетки выворачивали, били, ощипывали, потрошили, пластовали для копчения-соления. На утренней зорьке пошли другие сети снимать — рыбацкие. Голавль хорошо идёт. Не такой уж и крупный, но густо. С рыбкой — аналогично. Она тоже ждать не будет — завоняется. Опять — чистить, потрошить, сушить, солить. Опять — вонь, грязь. Половина селища смесью засыпана — перья с чешуёй. В природе чешуйчатых пернатых не бывает. Но мы же — хомосапиенсы! Мы ж и не такое можем… уелбантурить…

Шутки-шутками, но «сейчас не потопаешь — зимой не полопаешь». Сейчас эти птички улетят — будешь зимой перепёлок из-под снега выковыривать. Река льдом станет — сети не кинешь. Будут мужички по домам сидеть, ремёсла всякие ремесленничать. Разве что, по первому снегу, по пороше, пойдёт охота на лесного зверя. По чернотропью его брать тяжко. А вот по глубокому снегу да на лыжах… Когда от охотника даже и лось уйти не может: проваливается, устаёт.

Вот в таком режиме, изо дня в день, птицо-рыбо-комбинат. Как-то я раньше не встречал у попаданцев и авантюрников описания Чикагских боен как обязательного элемента их авантюризма-попадизма. Везёт, наверное. Им уже на стол готовое подают. А я как не любил рыбу чистить в своём 21, так и не люблю. Но выбор невелик: ещё можно подучиться малость и садиться сети чинить. Сети, естественно, либо в рыбьей чешуе и слизи, либо в перьях, крови и помёте. Самое ГГешное занятие.

Я уже говорил, что между литературой и реалом есть принципиальная разница в мере связности? Довлеет нам, знаете ли, Аристотель с его «Поэтикой». В изложении одного небезызвестного Николо Буало из 17 века:

«Одно событие, вместившееся в сутки, В едином месте пусть на сцене протечет».

А как за нарушение этих принципов ругали Шекспира! Во Франции Шекспир считался «диким» и «необразованным» гением, не соблюдавшим классических норм, и его пьесы при переводе на французский одновременно переделывались с учётом «трёх единств».

Пушкин, в своём рассуждении «О трагедии», советует оказаться от единства времени и места. Но: «Поскольку занимательность — первый закон драматического искусства, единство действия должно быть соблюдаемо».

Жизнь, по моему мнению, всегда — штука очень занимательная. В отличии от литературы. Самая большая занимательность обеспечивается не «единством действия», а единством личности — меня, любимого. И занимает она меня аж 24 часа в сутки без выходных, праздничных и отпускных. Посему у меня «любовные истории» прерываются «печными», благородный мордобой — забоем дикой птицы, а юридические изыскания — сбором клюквы.

Кстати о клюкве. Ну, про то, как мы с Прокуем «хапалку» для клюквы сделали — рассказывать особо не буду. Просто в очередной раз удивляюсь человечеству. Ягоды собирают… давно. Ну, не знаю, ещё с обезьяньих времён. Что клюкву с кочек болотных проще растопыренными пальцами собирать, будто причёсываешь эти кочки, а не выклёвывать поштучно щепотью — любому понятно. А вот простейшая приспособа, которая ту же человеческую ладонь с пальцами имитирует… Ну ладно, неандертальцы с кроманьонцами — предположим, тупые они. Но предки-то… «человеки как бы разумные». Тысячи лет… десятки миллионов людей, и никто не додумался, что «пальцы» можно сделать чуть длиннее, числом — чуть больше… «Душа не принимает»?

И не надо мне рассказывать как эти «хапалки» разрушают плодородный слой и экологию вообще. Это не вопрос приспособления — это вопрос человеческой дурости и жадности. А клюква здесь… Можете тыкать в меня пальчиками и хихикать:

— Вот, де, дурень, ягодками озаботился. «Хапалками» всякими. Прогресс надо делать, ход мировой истории менять!

Кто ж спорит? Надо. Поменяем. Только — «дела людьми делаются». Больными людьми, как лопатой деревянной — многого не наделаешь. А для здоровья люди должны получать аскорбиновую кислоту с пищей. Поскольку у нас, так же как у высших приматов — всяких «сухоносых обезьян», ген, отвечающий за образование одного из ферментов синтеза аскорбиновой кислоты, не функционален. Понятно, что витамина С в клюкве раз в тридцать меньше, чем барбадосской вишне, но где я здесь Барбадос найду?

Поэтому мы, здешние «сухоносые обезьяны», очень заинтересованы в клюкве мочёной. Даже больше, чем в «клюкве развесистой». А уж как заинтересованы некоторые из нас, которые от холода и сырости уже совсем «мокроносые обезьяны»!

Местные тоже сперва хихикали:

— А боярич-то того… Заленился… Сбёг от рыбки потрошения… По ягодки собрался, быдто дитё мало…

— Да не… Это не с лености, это — с блудливости. Девок выглядает. Ну… эта… с которыми побаловаться… хи-хи-хи…

На «Святой Руси» практически каждое занятие предназначено для конкретной поло-возрастной группы. Взрослые мужчины и женщины почти никогда не собирают грибы и ягоды — другие дела есть, несерьёзно это. Девчонки не ходят на речку с удочками. А мальчишки — с лукошками по лесу. Как всегда — бывают исключения. Не с кем пятилетнего малыша дома оставить и старшая сестра тянет братишку в лес с подружками на ягодник. Дети ещё не выросли, а малина в хозяйстве нужна — и хозяйка сама в малинник побежала. С медведями конкурировать.

Из-за неприятия туземцами нового инструмента, я раздал сделанные два экземпляра своим рабыням. Им-то — не отвертеться. «Хозяин — барин» — русская народная мудрость. Но возможность девкинского саботажа — предполагал. Поэтому, когда к месту, где мы снова растягивали сеть на гусей, прибежал младшенький голядина с криком:

— Йусу Елитса атейо невейкиа!

я решил, что девки, Елица с Трифеной, поломали или потеряли инструменты.

Щёлкнул малька по лбу, чтоб не забывал добавлять «Господин», вытер ему сопли рукавом его же рубахи, накрутил ухо, чтобы говорил по-русски, и пошёл себе не спеша на подворье.