80 сигарет
Шрифт:
Чувство брезгливости и отвращения накрыло ее волной.
Глава 8
Нина пыталась взять себя в руки. Она разглядывала крошечные фигурки дачников, орудовавших на своих участках лопатами и поливочными шлангами. Некоторые из них просто загорали в шезлонгах, обмотав головы марлей. Иногда движения дачников попадали точно в ритм музыки, и тогда Нине казалось, что она смотрит какой-то чудной видеоклип.
Природа действовала на Нину успокаивающе. Ее просторы дарили чувство настоящей свободы. Как и Токарь, Нина росла в душной квартире мегаполиса и, как все горожане, выбиралась за город лишь на короткое время, на пикник или с палатками
И в такие минуты она ощущала мистическое единение с чем-то, что было за гранью обычной, земной красоты; проникалась его величием, пропускала через себя. Лежала, утонув, в душистой траве и ждала наступления темноты, ждала, когда на небе проявится звездная россыпь. Она смотрела в космос часами, и иногда, бывало, даже засыпала до самого рассвета.
Умиротворение. Вот что она испытывала в такие моменты.
Нина зажмурилась и мысленно перенеслась в центр огромного поля, под купол низкого неба.
«Касабиан» сменился квартетом группы «Кин», затем заиграла «Зэ Промес» в исполнении Криса Корнелла, а Нина все сидела с закрытыми глазами, представляя себя лежащей в густой траве, в бесконечном пространстве миллионов галактик.
И лишь когда Токарь переключил магнитолу на радио «Шансон», Нина вернулась в машину. Вместо Криса Корнелла из динамиков на весь салон кто-то кричал прокуренным голосом о мусорах и о счастливом детстве на малолетке, но это было уже неважно. Нина успокоилась. Она снова стала такой, какой ее должен был видеть Токарь.
Поселок остался позади, и теперь по обеим сторонам трассы золотистым ворсом потянулись луга пшеницы. Они уходили вдаль до самого горизонта, и там сливались с бледно-голубым небом.
Широко улыбнувшись, Нина резко повернула голову к Токарю и спросила:
– А у тебя осталось еще?
Токарь не сразу понял, о чем идет речь, а сообразив, коротко и весело ухмыльнулся.
Этим утром, когда они закончили собирать все необходимые для путешествия вещи, Нина совершенно неожиданно предложила… покурить травку. «В наших жизнях, милый, происходит смена вех, – кажется, так она выразилась, – и было бы здорово отметить это событие». «Чего тебе плеснуть?» – поинтересовался Токарь, открывая небольшой бар, в котором стояли несколько бутылок разной крепости напитков. «Нет, я не об алкоголе». Она заговорщицки прищурилась, а когда Токарь понимающе осклабился, закончила фразу: «Скрути нам косячок». Причем Нина сказала это таким тоном, словно была уверена в том, что у Токаря непременно должно быть с собой хотя бы немного марихуаны или, по крайней мере, он может достать ее в кратчайшие сроки.
И она не ошиблась.
Токарь слегка сбросил скорость.
– В бардачке пошарься, – сказал он.
Нина, скинув ноги с панели и подобрав их под себя, открыла бардачок. Под грудой разного бумажного хлама она нашла то, что искала – трубку и прозрачный пакетик с марихуаной.
«Ловко», – подумал Токарь, искоса любуясь тем, как аккуратно и быстро Нина набивала трубку.
– Подай зажигалку.
Девушка поднесла огонь к трубке и, обхватив губами мундштук, сделала глубокий вдох. Темно-зеленая трава вспыхнула рубином. Глаза Нины заблестели, и Токарь готов был дать голову на отсечение, что увидел, как в них
Еще раз вобрав в себя дым, но не затянувшись, Нина придвинулась к Токарю вплотную и медленно выпустила тонкую прозрачно-синеватую струйку дыма в его приоткрытый рот.
Дым привычно обжег легкие.
Они повторили во второй раз: сперва Нина, следом Токарь.
Токарь крепче ухватился за руль.
Постепенно тоскливый экстерьер за тонированными стеклами начал преображаться, обретая привлекательность сюрреалистической сказки. Это были не зрительные галлюцинации. Чтобы их вызвать, Токарю требовались куда более сильные стимуляторы. Нет, это было его одурманенное воображение, мощная волна наркотической эйфории, из-за которой все вокруг всегда становится привлекательным, немного нереальным, цвета – насыщенней, и в простых звуках слышится красивая мелодия.
Токарь расплылся в глупой беззаботной улыбке. Трезвости ума вполне хватало для того, чтобы не забывать о дороге, поэтому он перестал пялиться в боковое окно и сосредоточился на черной ленте трассы. Белые разметочные полосы потихоньку стали замедлять свой бег. Теперь они заползали под железное брюхо машины с черепашьей скоростью. Так медленно, будто «Патрол» ехал не больше десяти километров в час. Заторможенно моргнув, Токарь опустил глаза на спидометр.
Сто пятнадцать.
Он придавил педаль газа. Стрелка на спидометре рывком перескочила на отметку в сто двадцать пять, но чертовы полоски и не думали ускоряться. Продолжать Токарь не стал. Не такой он дурак, чтобы купиться на коварство этой забойной травки.
Нина смотрела в боковое окно со своей стороны. Ее руки покоились на коленях, сжимая зажигалку и погасшую трубку. Голову откинула на широкий кожаный подголовник.
– Палитра Сислея, – сказала она ровным, отрешенным голосом, чуть низким, с сексуальной хрипотцой.
– А?
– Зелень деревьев, прозрачная голубизна неба, бежево-желтая глина и песок обочины, а солнце – ослепительный кадмий. Любимые цвета художника Сислея.
– Хе-хе.
– Ты чего?
– Сислей. Смешная фамилия.
– Да уж, обхохочешься, – Нина поморщилась, кисло посмотрела на магнитолу и опять включила свой плей-лист. Блатные песни никак не ассоциировались у нее с художником-импрессионистом.
Они умолкли, погрузившись каждый в свои пьяные мысли. Остекленелые глаза Токаря смотрели прямо перед собой, на дорогу.
– Си-и-сь-л-е-ей, – проговорил он с такой интонацией, с какой обычно говорят люди в фильмах, когда изображают, будто они под гипнозом или заколдованы.
Нина хмыкнула, затем еще раз, потом она стала мелко смеяться, все громче и громче, и наконец закатилась настоящим хохотом. Она хохотала как сумасшедшая, и от этого ее безумного гогота Токарю сделалось не по себе. Противный холодок пробежал по его телу. Впрочем, он тут же нашел этому объяснение: травка. От нее часто «садишься на измену».
Я обещал рассказать вам о своем прошлом.
Наверное, мне стоило бы начать с того, как я здесь оказался. Я не о карцере. Я о том, как я попал в тюрьму. Но вы уж меня извините, как раз об этом я совсем не хочу говорить. Не потому что я совершил что-то постыдное или какое-то зверство, о котором мне теперь страшно вспоминать. По крайней мере, я так не считаю. Я сделал то, что должен был сделать. Ради нее. Будь у меня возможность вернуть время вспять, я бы поступил так еще раз. Да, поступил бы!