9 часов над Атлантикой
Шрифт:
Опиум. Вечность после… (Опиум#2) (18+)
Он называл её «Опиум», потому что его любовь к ней была похожа на одержимость.
Он нарисовал на своей груди татуировку мака, идеальную копию её цветка – символ бессмертия их чувства.
Он обещал ей дом на берегу реки, детей, процветание и высокие стены его защиты и заботы.
И он всё это дал… но не ей.
Семейная тайна разбила все их надежды и мечты, открыв непреодолимое препятствие – им НЕЛЬЗЯ.
15 минут (18+)
Викки увидела мужа выходящим из номера отеля с другой женщиной и решилась на месть - возрождение себя как женщины в объятиях молодого любовника.
Кай думаeт, что сможет справиться со всем, но почти сразу понимает, что нет у него сил всё это вынести.
Как далеко зайдёт её месть?
Как долго выдержит его любовь?
И есть ли, вообще, здесь место для любви?
Принципы рушатся.
Счастье разбивается вдребезги.
Игры на раздевание (18+)
Каждый из них причинил боль другому, ударил в самое больное место. Он сгоряча обвинил её в страшном, а она изменила. Он осознал всю горечь своей ошибки, но она уже в объятиях другого. Можно ли сохранить любовь на пепелище брака? Или нужно зачеркнуть прошлое и начать всё с начала с другим человеком? Что такое Любовь? И готов ли ты за нее бороться?
Игры на раздевание
Пролог
Наши дни.
IAMX 'This Will Make You Love Again'
– Что случилось?
– Кай разбился. Вылетел с автобана на своём Порше.
Пауза.
Пауза и пустота.
– Когда?
– Сегодня днём… Мы звонили тебе несколько часов подряд! Какого чёрта ты не брала трубку?!
Белые магнолии плывут, растягивая хвосты в спектре солнечных лучей, размываясь в кометы. В лёгких спазм, но дыхание есть, невзирая на внутренний вопрос «Зачем?».
– Викки? Викки! – доносится из трубки. – Виктория!
– Говори дальше! – прошу её шёпотом.
– Машина всмятку, Лейф сказал - металлолом.
Она говорит о машине. Почему она говорит о машине? Почему не о человеке?
– Кай? – и это в большей степени стон, чем вопрос.
– Спокойно! Держи себя в руках, поняла? Он жив. Жив ещё…
– Жив?
Жив, жив, жив… в ушах шёпот с британским акцентом.
– Да, но переломан… сильно.
Такого ещё не было? Вот такого, как сейчас, разве не было? Из меня уходит кровь… куда? В землю. Земля вытягивает её через ноги, руки, через поры. Так быстро… И мне холодно. Мне так холодно… и страшно.
Да… в тот раз, такого не было. Потому что Кай был… У меня был ещё Кай.
– Да не ори! Дура! Не ори, слышишь! Жив он! Ещё жив! Хватай такси, тащи свою задницу сюда, в Ванкувер Дженерал Хоспитал… Успеешь!
В это мгновение я падаю в пропасть, стою на коленях перед судьбой и раболепно молю её о снисхождении.
– Успеешь!
– отвечает она голосом Адити.
Глава 1. Проволочное сердце
Семнадцать лет назад
}Fade} }Into} }You} }Mazzy} }Star}
Мне было… двадцать два, и ходила я мимо этого сердца около года: ржавое, замызганное, выброшенное и более никому не нужное, оно день за днём валялось под ногами на перекрёстке у фонарного столба, рядом с кампусом. Несколько колец из тонкой проволоки, поперечно обмотанных ею же и сдавленных чьими-то пальцами в форму сердца.
В утренней спешке я чаще всего пролетала мимо, уже привычно здороваясь с ним взглядом, но иногда, в особенно задумчивые дни, размышляла о его судьбе: «Случайно потерялось или чья-то рассерженная рука выбросила тебя тут страдать в одиночестве?»
И однажды я его подняла. Отряхнула от налипшего за месяцы дождей песка, не рассматривая, сунула в карман - подумала, ему будет неприятно, если стану оценивать. Даже не подумала - почувствовала.
В тот же день произошла встреча.
Это был день подведения итогов четырёхлетней учёбы в Университете Британской Колумбии – получение Диплома Бакалавра Биологии. Торжественно вручённый в мои дрожащие руки документ откроет для меня двери медицинской школы, а за ней и лечебных учреждений для прохождения резидентуры.
Несколько часов спустя, а точнее почти уже ранним июньским вечером, скинув чёрное манто и дурацкую квадратную шляпу, я влезаю в городской автобус, вынимаю из кармана проездной и прикладываю к сканеру:
– Спасибо!
– улыбается водитель и получает ответ в виде моей лучшей «карманной» улыбки.
В передней части автобуса всё свободно, но страх выглядеть невоспитанным эгоистом, нагло усевшимся в «пенсионерской зоне», так прочно въелся в каждого ванкуверца, что я уверенно шагаю в заднюю часть. Почти все места заняты кроме двух: рядом с улыбчивой пожилой женщиной, сверкающей пирсингом в носу и ушах, и возле спящего молодого человека.
Не задумываясь о собственных мотивах, плюхаюсь в кресло рядом с парнем. Мой сосед дремлет, запрокинув голову на спинку, скрестив на груди руки и вытянув ноги под переднее сидение. Первое, что я замечаю - индейские кожаные браслеты на его запястьях, они необычны, потому что в традиционные ленты вплетены деревянные шарики различных оттенков - из разных пород дерева. Я стараюсь смотреть в окно, но взгляд сам собой цепляется за сидящего рядом, и я всматриваюсь в его умиротворённое сном лицо. Автобус выезжает на перекрёсток, оставив позади здания и деревья, заслонявшие до этого солнце, и останавливается. Свет, заполнивший салон, так ярок, а я сижу так близко, что, кажется, вижу каждую клетку кожи на лице парня, каждый волос пробивающейся на щеках щетины. Мне нравятся его брови: ровные, чёткие, в меру густые - такие же, как у меня, но на его лице они почему-то выглядят лучше, благороднее что ли. Я ещё не понимаю, что это, не осознаю, но чувствую уверенность и силу, безмятежность и покой: черты его лица словно знают, как сильно я этом нуждаюсь, и молчаливо обещают обо всём позаботиться.