9. Волчата
Шрифт:
– Глава 197
Когда Алу молочка горячего принёс — я уже зубами стучать перестал. Так только, иногда, судорога волной по плечам.
– Алу, почему ты у ворот оказался?
– Ну… не спится… тебя нет. Думаю — может помочь надо.
– А почему на тебя хозяйские собаки не кидались?
– Так… ну… я им твою шапку кинул. Они забоялись и в конуры попрятались.
– ?!
– Курт же её всю насквозь. Запах… не отстирывается. Выкинуть придётся.
Странно. Что нормальные дворовые псы запаха князь-волка
Может в этом и дело? Кормим волчонка всякими смесями — то от одной коровы молоко, то от другой… Об этом я подумаю позже.
– Алу, мне нужен молоток, верёвка, мешок и санки. Ищи.
– С-санки? Так вы ж с ними уходили!
– Найди ещё одни. Но сперва — молоток. Тяжёлый. Бегом.
Алу похлопал ресницами и исчез. Хорошо-то как! Тепло! Только пальцы болят — хоть криком кричи. И уши. Тереть нельзя — при обморожении чуть выше минимального — рекомендовано просто сухое тепло. Например, печка. Сейчас бы стопарик…
«Доктор, доктор! А нельзя ли Изнутри погреться мне?».Тёркин был прав. Но… доктора нет.
Алу притащил всё требуемое и ещё сапоги от Артёмия. Большие. Но не маленькие же! Намотал по две портянки, пошли. В избу где Гостимил остался. Алу я на крыльце оставил. Дверь не заперта — Борзята вернуться должен был. Внутри… темно. Начал на ощупь обходить избу — что-то зацепил, носом кувыркнулся. Впереди вскрик, тревожный со сна:
– Кто? Кто здесь?!
– Это я, Ванька. Борзята под лёд провалился, тебя зовёт. Быстрее.
Я никогда не вру, точно — зовёт. С того света.
Впереди что-то шевельнулось, меня ветром обдало. У печки зашуршало. Потом там кремешок застучал, огонёк появился. Видно — Гостимил огарок раздул. Смотрит на меня подозрительно.
– А ты чего?
– Бегом бежал. Сапог потерял. Вот — споткнулся, упал.
Ну какие могут быть злые козни от замёрзшего неуклюжего подростка, который на ровном месте спотыкается да на пол валится? А елнинские мои дела… давно это было, со сна такие страсти вспоминать…
Гостимил, полез на карачках под лавку за сапогами. Когда вылез задом, я ударил его молотком в наклонённую голову. Огарок стоял на полу, где он под лавкой сапоги искал. А молоток бил сверху — в темноте видно плохо. Но Гостимил углядел — вместо затылка я попал ему в край лба. Ошеломил. А что делал мастер Борзята в аналогичной ситуации? Когда он — меня? Достал верёвку, обмотал бесчувственного. Гостимил как раз начал в себя приходить, дёргаться. Вдруг он вскочил на ноги и кинулся к выходу. Молодец. Только чуть подправить траекторию. Прямо к кадушке с водой.
Он наскочил на неё с разбега животом, замер в полусогнутом состоянии. Мне осталось только ещё раз стукнуть его по затылку молотком. И, ухватив за волосы, навалившись всем телом, вдавить его голову в воду.
До скольких я прошлый раз считал? Когда попа топил? Странно: русская идиома — «утопить как котёнка». Ни одного котёнка ещё не утопил. Как-то всё больше по «мужам добрым».
Сколь много нового я выучил за время пребывания на «Святой Руси»! Интересно: нормальный попаданец постоянно учит аборигенов. А я наоборот — сам учись. И лошадей запрягать, и лебедей бить, и мужей топить.
«Мама, научи меня плохому». Да уж, мать моя, «Русь Святая», многому ты меня выучила и учению твоему — конца-края не видать. Так как он сегодня говорил: «топить надо утопленников»? Всё? Не булькает?
Дальше — уже повторение пройденного. Ободрать покойника, мешок, санки, верёвка. Опять «рублёвые» глаза у Алу:
– А… эта…
– Ты всю ночь спал, ничего не видел и не слышал.
– А как же? Ты ж говорил…
– Ты плохо слышишь? Повторить?
– Нет. Евсахиби.
Ну, можно и так.
Вытащились во двор, вытащились со двора. Кажется, кто-то из поварни выглядывал. Но не вылез. И псы из конуры — только шевелится там что-то тёмное. Снова — «трамвайные пути» и мы по ним. Наверное, есть и ближе проруби. Ночь, темно, не видать — идём по колее. «Вагон идёт в депо». «Вде» — «по», а «вде» — «под». Под лёд.
– Вопросы?
– Нет. Евсахиби.
Похоже, хан Боняк — крепкий мужик. Вон как своего ублюдка выдрессировал.
При возвращении обнаружили запертые ворота и калитку. Пришлось снова барабанить. Хозяин только глянул в прорезь, но выходить не спешит.
– Чего ночью лазите, беспокоите? Не спиться? — Так и прыгайте по улице до утра.
– А что ж ты, мил человек, про главное не спрашиваешь?
– Чего надо — то и спрашиваю! А чего это — главное?
– А ты глянь в избу — прежних-то постояльцев нет. А вещи и кони — на месте.
– И чего?
– А того. Пропадёт что — с тебя спрос будет. Ты Борзяту видал. Не боишься, что твою требуху по забору развесят? Под его шуточки.
Дядя бурчал-бурчал, но калитку открыл. Алу — в одну избу, я — в опустевшую. Надо бы с барахлом разобраться. Но сил нет — завернулся в тулуп и спать.
…
Хозяин смотрел косо — подумывал ещё серебра срубить. Но у меня… у меня и в прошлой жизни так бывало — улыбаться перестаю. Не потому что не хочу, а просто губы не складываются. А вот скалиться по-волчьи — получается. Хозяин посмотрел, подумал и… передумал. А я стал с барахлом разбираться. Никаких секретных документов, разных там шифровок, явок, паролей. Только кусок пергамента с записями. В одной — несколько слов. Такого-то числа «крещён Пантелеймоном младенец Мстислав от честных родителей Святослава сына Ростислава и…» дальше неразборчиво.