9. Волчата
Шрифт:
– Артёмий, не жмись. Хочешь помочиться — горшок подам. Хочешь сказать — скажи словами. Что боярин Хотеней Ратиборович трахнул меня в задницу. Так?
Бедняга весь красный. От стыда? А чего он такого сделал? Обсуждает со мной… «деликатную тему»? А как же он дела делает? В конфликтных ситуациях, в преступлениях — всегда полно всякого «стыдного». Собственно, всякое преступление и есть нарушение этической нормы данного социума, оно всегда «стыдно». Как же он, мечник, правосудие исполняет, если докапываться до истины ему… неприлично?
– Факт употребления моей задницы имел место быть. Признаю. Но основанием для утверждения о передачи права
Артёмий изумлённо смотрел на меня. Удивление забило все его остальные эмоции. Да, друг мой, видеть работу «эксперта по сложным системам» — занимательнейшее зрелище. У неподготовленного человека — основные мозги съезжают, а остальные — приходят в крайнее раздражение. «Как же так?! Ведь это все знают!». Увы-увы, всеобщее знание не является критерием истины. Здесь все знают, что Солнце крутится вокруг Земли. Опровержение будет только через четыре века.
Изумление Артёмия не перешло в раздражение. Скорее — в облегчение. Некоторое время он пытался понять цепочку моих построений, крутил их в голове. На смену напряжённому выражению на его лице появилась неуверенная, но — радостная, улыбка. Вот и ещё одна «эврика» — маленькое собственное открытие, осознание нового взгляда, радость от восприятия неизвестного. Сколько раз я видел это на лицах разных людей и каждый раз радуюсь.
– Погоди… это что ж получается… она — ему, а он — нет… вроде: пусть полежит… но ряда нет… а сам… помех-то не было… и в церкви присяги… а подворье… и корм…
Вдруг он заволновался и нахмурился:
– А как же слова-то его, Хотенея? Он же ж тебя отдать обещал. И Гордею, и дочке его.
Я старательно изобразил сочувственно-сострадательную физиономию:
– И не говори. Конечно — не хорошо. А что поделаешь? Пили много. На радостях. Свадьба ж — она и есть — «веселье». А Хотеней — молодой, горячий… Мне ль не знать! Выпил лишку — болтанул слишком. Пообещал — чем не владел. Сам понимаешь — молодой муж. Прихвастнуть перед молодой женой, перед новыми родственниками… Гонора-то… сам видел. Но мы его за это — укорять сильно не будем. Дело житейское. Не будем прошлым хвастовством — глаза колоть. А значит — не будем им про «княжну персиянскую» сказывать. А Степанида… Ты ж — не у неё в службе. Или ты подрядился за вознаграждение беглых рабынь искать? — Нет? Вот и не морочь себе голову. Ты как, болтлив сильно? Вся забота теперь только в твоей болтливости.
– Ну, Иване, об этом не печалуйся. Я тебе по гроб жизни обязан. И под пыткой не скажу.
Да, я ему верю. Рискованно… но — верю.
Интересная разница между этикой и бухгалтерией: в деньгах взаимный зачёт задолженностей позволяет свести баланс до нуля. А в человеческих отношениях — наоборот. Два долга жизни не уничтожают друг друга, а приумножают взаимные обязательства.
…
Поутру мы начали собираться, но тут в слободе стало шумно. Затемно из Новгород-Северского ушла княжеская дружина Гамзилы и собравшиеся бояре. Местный тысяцкий поднял ополчение и приступил к зачистке города. Пока в городе полно пришлых — горожане свои дома не оставят, в поход не пойдут. Поэтому пришлых… просят честью.
Десяток матёрых бородатых мужиков в кожаных куртках и безрукавках, ввалились во двор и начали просить. Этой самой «честью» пополам с матерными выражениями. Явление заспанного Николая в лисьей шубе на исподнее несколько замедлило поток «просьб». Николай послушал, зевнул и махнул рукой Ивашке:
– Разберися. Не пойму я их.
И ушёл досыпать. Ивашка посмотрел на старшего и сказал:
– Не понял я. Нут-ка повтори.
И потянул свою гурду. Разницу между «копейкой» и «феррари» понимаете? Местные тоже понимают. Сравнивая с железками на своих поясах уже за воротами.
По дворам раздавался крик, я полюбопытствовал и выглянул на улицу. Несколько детей младшего школьного возраста били грязного мальчонку лет пяти. Самый старший, вооружившийся метлой, тыкал ему в лицо. «Отдают молодёжи для забав, как зайцев щенкам» — это про половцев. А у нас… картинка напоминает исконно-посконное избиение беспризорника на рынке из «Республики ШКИД». Твен в «Янки» отмечает, что дети в своих играх всегда повторяют взрослых. У Твена детишки играли в «повешенье ведьмы», здесь — в «вышибание нищебродов».
Гумнонизм надо из себя выдавливать. По капле. Надо — но времени нет.
– Брысь сволота посадская.
Кольчужку на мне видать, шашечка за спиной висит. А, чё, ну… и рассосались. Малыш говорить не может — заходится в плаче. Ухватил за шиворот, оттащил на двор, кинул хозяйке:
– Отмыть, накормить, дать одежонку.
Хозяин хайло открыл. Потом закрыл: Чимахай у сарая дрова колет. Просто чтобы навык не потерять. Чурки — вразлёт веером. Баллистика… убеждает.
Выясняется: мальчонка — сирота. Был с матерью. Она померла, её божедомы забрали. Отзывается на имя Бутко. Крестного своего имени не знает. Где жили? — в усадьбе. Как мать звали? — мама… Чем-то похож на мальчишку, которого Гостимил под лавку пинками загонял.
– В холопы ко мне пойдёшь? Не тряси так головой — куском подавишься. А имя тебе будет — Пантелеймон.
Чисто для равновесия. Одним меньше, одним больше…
Я так и не понял, как туземцы новости передают. Ни зулусских барабанов, ни волчьего воя — не слыхать. Но мы ещё с мальчонкой не закончили, а в ворота ещё семья ломится:
– Помоги Христа ради… Не попусти помереть смертью лютой… Смилуйся над душами православными… Хоть бы детей малых…
«В голодные годы гордые новгородцы упрашивали немецких купцов взять их детей в рабство даром»… Тут не Великий Новгород, а Новгород-Северский — даже немцев нет.
– Хозяин! Баню — топить, людей — кормить. И ножницы наточи.
– Чегой-то?! Зачем это?! Ты чего на моём дворе…
– Сухан. Дай дураку в ухо.
Мда. Судя по баллистике, всех гридней учат одинаково. Никогда не читал об обучении русских дружин школе оплеухного удара. Или у нас это инстинктивно-национально? Надо будет при случае проверить: достаточно ли я русский человек, чтобы вот по такой красивой траектории отправить соотечественника в сугроб.
К полудню пришёл местный сотник. С ополченцами.