А если это был Он?
Шрифт:
— Адриен, — сказал префект полиции, — сядьте рядом с Иисусом.
— Вы в своем уме? Вы все тут с ума посходили? Немедленно отведите этого типа в камеру!
Он наклонился, чтобы схватить руку Эмманюэля и самолично оттащить за решетку. А схватив, вдруг застыл.
— Призрак… — сказал он задушенным голосом, — Призрак!
Он попятился, по-прежнему недоверчиво глядя на Эмманюэля.
— Чего вы хотите? — спросил он через какое-то время. — Вы уже два раза появлялись на телевидении, сея в этой стране беспорядок. Явились, чтобы разорить ее? Тогда нам нужен кто-то умеющий изгонять нечистую силу!
— Ваши души уже разорены, — возразил Эмманюэль, — Их-то я и пришел спасти.
— Не вижу, как вы можете спасти души, создавая безработицу, — сухо возразил Дюфор-Жолли. — Впрочем, мы не знаем, кто вы на самом деле, раз вы совсем бесплотный.
У бригадира и полицейских аж дух перехватило при этих словах. Сопровождавшие министра начальник его канцелярии и секретарь невольно восхитились твердостью своего начальника.
— Позовите священника, — приказал он своему секретарю. — Все равно какого. Хотя нет, вызовите сюда кардинала-архиепископа монсеньора Менье.
Эмманюэль наблюдал сцену с самым безмятежным видом. Секретарь вышел, чтобы позвонить.
— Разумеется, вы можете уйти, если не хотите встречаться со священником нашей церкви, — заявил Дюфор-Жолли.
Он явно принимал Эмманюэля за призрак какой-то иной, таинственной религии.
— Несчастный человек! — вздохнул Эмманюэль.
Бригадир возопил:
— Как же я после всего этого смогу ходить к мессе?
Министр смерил его взглядом. Благочестие какого-то бригадира полиции не входило в его должностные функции.
25
Было около полудня, когда кардинал-архиепископ Менье прибыл в комиссариат на улице Трюффо, двери которого были заперты уже целый час. Объявление, вывешенное на них, просило публику обращаться в комиссариат на улице Гурго; туда же отсюда были переведены и правонарушители, и часть личного состава.
Машину прелата задержала манифестация девиц, размахивающих транспарантами со словами: «Мария Магдалина тоже была шлюхой», что повергло иерарха церкви в глухое раздражение.
Министр Дюфор-Жолли тоже был в скверном расположении духа: впервые на своей памяти он имел дело с иностранцем, которого нельзя было выслать.
Отозвав министра в сторонку, префект попытался убедить его не раздражать незваного гостя, которого и без того трудно держать в руках, а переложить ответственность за переговоры на кардинала-архиепископа.
Премьер-министр был уже наверняка извещен о невероятной встрече в комиссариате Семнадцатого округа.
Кардинал-архиепископ Менье сдержанно приветствовал обоих представителей Республики и направился к Эмманюэлю, который по-прежнему сидел на скамье. Он вытянул бледную шею, и его темные глаза пристально вгляделись в колоритное небритое лицо человека, объявившего себя Иисусом. Осенил себя крестным знамением, наблюдая за его реакцией.
— Вы Христос? — наконец вымолвил он, не веря собственным ушам.
Эмманюэль покачал головой.
— Это прозвание было добавлено к моему имени гораздо позже. Я не сообщу тебе ничего нового, Жан-Игнас, сказав, что никогда не был помазан. Я не был ни царем, ни первосвященником, так что для моего помазания не было причины. Я — Иисус, Еммануил, сын Марии и Иосифа.
Кардинал сглотнул слюну.
— Ты воплощен?
— Я всегда был воплощен, не лови меня в богословские силки, — ответил Эмманюэль, улыбаясь, — Здесь я в теле славы. Ты ведь знаешь, что такое «тело славы»? [36]
36
Основой для этого богословского понятия стали слова апостола Павла (Флп. 3:20–21): «Наше же жительство — на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа, который уничиженное тело наше преобразит так, что оно будет сообразно славному телу Его…» Т. е. смертное и тленное тело праведных станет бессмертным и нетленным, преображенным, подобно телу Христа после Воскресения, «эфирным», «божественным», «духовным», но при этом обладающим и некоторыми материальными свойствами.
Менье кивнул.
— Но… как ты можешь нам это доказать?
— Какие доказательства вам нужны, скудоумцы? Следы от гвоздей?
Он вытянул руки, и кардинал-архиепископ ясно увидел шрамы на запястьях. Он тут же вспомнил об одном конфиденциальном отчете, поступившем в папскую канцелярию, где упоминалось о подобных же шрамах на запястьях мусульманского проповедника в Пакистане. Неужели это тот же человек? Прелат попытался взять запястье в руки, но оно прошло у него сквозь пальцы. Он хрипло вскрикнул и отшатнулся.
Министр внутренних дел и префект тоже наклонились, чтобы взглянуть на рубцы поближе, и стукнулись головами.
— Но ведь шрамы на запястьях? — удивился Менье.
— Разумеется, Жан-Игнас, потому что туда и вбивали гвозди. Ладони разорвались бы под тяжестью тела. Неужели ты так мало знаешь о моей казни? Хочешь взглянуть на мои ступни?
Не дожидаясь ответа, Эмманюэль расшнуровал свои кеды, потом снял носки, и каждый увидел следы крестных гвоздей.
Менье снова перекрестился. Министр провел рукой по лицу. У бригадира и полицейских в глазах стояли слезы.
— Почему ты так смотришь на меня, Жан-Игнас? Думаешь, не дьявольская ли это уловка, верно?
Эмманюэль встал.
— Но ведь как раз тебя надо спросить об этом! — воскликнул он, внезапно изменив тон. — Разве не ты написал после моего первого появления на телевидении, что уже элементарное христианское благочестие отказывается признать вашего Спасителя в том насмешнике, каким я был, по твоему мнению? А что ты думал? Что я появлюсь в хитоне, плаще и сандалиях, как две тысячи лет назад? Неужели эти картинки, которые вы называете благочестивыми, это все, что ты знаешь об Иисусе? Не ты ли заявил, что я в лучшем случае всего лишь шарлатан и агент темных политических сил? Не ты ли, Жан-Игнас?
Он тяжело дышал от гнева. Кардинал-архиепископ был бледен так, что сам казался призраком. Он попятился и чуть не упал на руки бригадира.
— И, дескать, нельзя исключать, что я приспешник самого лукавого? Не твои ли это слова? — гремел Эмманюэль.
Прелат рухнул, схватившись за сердце.
Остальные стояли, пораженные ужасом.
— Нет, Жан-Игнас, — продолжал Эмманюэль, — твой час еще не пробил. Но скажи мне, разве не ты также отправился к Папе и посоветовал ему выступить против меня? Призвать верующих остерегаться меня?