А фронт был далеко
Шрифт:
Я вывалил ей всю ношу купавок. В горле у меня застряло.
— Бери все, — едва выдавил я.
И убежал.
Потом я лежал на своем островке. И думал: какие же дуры станционные бабы. Все-то они проглядели. И ничего-то они не понимают.
Но что я мог поделать?!
Ленка окончила десятилетку, а я только перешел в пятый.
3
Когда Степан привез с сенокоса Анисью,
Вчера, когда мы с мамой шли окучивать картошку, она остановила нас — и давай, и давай:
— Что я тебе скажу, Семеновна!.. Была я в бане, Ленку Заярову видела, руками хлопнула. И какая она статная да красивая! Страсть сказать. Глаз отвести моготы нет. Диву даюсь: за одну зиму выгулялась в невесты!
«Выдернуть бы тебе язык, — думал я. — Деревня! «Выгулялась!..» Как про корову».
— Неужто в девках оставят? Сказывают, осенью опять в город, — квакала Анисья. — Так и завянуть можно. Маменька моя, покойная головушка, говаривала: девке пору пропустить — счастья не видывать.
Я дергал маму за руку, хотел увести прочь. Я ненавидел Анисью. Слова ее жгли мне щеки, казались грязными, как болотная тина.
Целый день я не разгибал спины и срубил тяпкой несколько картофельных гнезд. Рядки получались кривые, и мама ворчала. Я начинал стараться, но у меня выходило еще хуже.
Когда дошли до межи, мама села на траву.
— Ослаб ты что-то, работничек. Давай-ка обедать.
Я запивал хлеб молоком и глядел в сторону. Голова гудела. «Искупаться бы сейчас — в самый раз».
Мама молчала. Только я заметил, что поглядывает она на меня беспокойно, будто я захворал.
— Голова болит? — спросила она и сразу посоветовала: — Долго в наклон не ходи. Отдыхай почаще: кровь к голове не будет приливать.
— А почему Анисья такая бессовестная? — не утерпел и спросил я.
— Ты что это вдруг?
— В баню ходит, подглядывает за всеми…
— Откуда ты взял?
— А про Ленку Заярову? Забыла? Как про корову: «Выгулялась!» — зло передразнил я Анисью.
— Не твое это дело. Про любую невесту говорят.
— Какая она невеста, Ленка-то? — спросил я недовольно.
— Очень даже хорошая. Все женихи на станции на нее одну и зарятся.
— Не невеста она, — упрямо заключил я.
— А кто же?
— Девка. И все.
— Откуда же бабы берутся?
— Не знаю. Мне наплевать.
Я поднялся, взял тяпку и ушел на дальний край огорода. Хорошо, что я так сделал: только заехал, сразу, как серпом, и пластанул первый же куст. Такая паршивая тяпка попалась.
Едва дождался я конца работы. А все равно легче не стало.
Мы уже подходили к дому, когда встретили Варвару Ивановну — жену нашего дорожного мастера Полозова. Она мне нравилась: книжки давала читать и никогда попусту не разговаривала.
А тут вдруг вспомнила Ленку.
— Вот Заяровы и дождались, — сказала она. — Бояркины собираются сватать Ленку за своего Кольку.
— Что вы?! — удивилась мама.
— Сама Бояркина объявила сегодня в магазине.
— Подумать только!
— Неужели отдадут? Учили, учили, и так…
Она не договорила.
Я знал Кольку Бояркина. Работал он в вагонном участке. Здоровый такой и красивый, только руки большие и волосатые. Жили Бояркины в своем доме. Про них говорили, что они богатые.
Если бы про сватовство сказала не Варвара Ивановна, я не поверил бы, конечно.
Настроение у меня совсем испортилось.
Дома я выхлопал штаны, умылся, надел чистую рубаху и побежал к ребятам.
Мы сидели кучей на бревнах возле конторы связи, когда кто-то из парней сказал:
— Глядите, Заяриха-невеста идет!..
Я поднял голову и увидел Ленку. Она шла посередине дороги. На Ленке была та же белая кофточка, в которой она встретила меня на болоте, и темная юбка. Вместо пояса талию туго охватывал лаковый ремешок с модной пряжкой. А главное — шла она в туфлях на высоких каблуках!
Куда там до Ленки проезжим артисткам!
Ступала Ленка легко, будто в каблучках у нее пружинки вставлены. И вся она вроде бы выросла. Голову несла высоко.
Станционные девки волосы зачесывали гладко, по-бабьи, словно их телята лизали. Да еще ленточек в косы позаплетают, а у кого нет — так и тесемки. А Ленка, будто назло всем, косы не заплела, а волосы чуть подрезала. Они перепутались немного и витым хмелем падали ей на плечи и спину. Ленкино лицо в сумерках казалось белым. Я знал, что с улыбкой у нее пробивается румянец и сразу же сходит. Брови темные, в широкий разлет, как два крыла. А глаза ласковые. И вся она — Ленка — ласковая.
Даже шла по-своему. Не давила пятками, а ставила ноги вежливо, словно не по дороге шла, а по дощечке через ручей.
Конечно, от завидок лопаются наши бабы.
Отчего еще?
Ленка даже не посмотрела на нас. Больно ей надо на всех смотреть!
Подождав, пока Ленка отойдет подальше, я предложил ребятам:
— Сбегаем в клуб, узнаем, какое завтра кино.
Но идти со мной никто не захотел. Кино привозили два раза в неделю. Все знали, что завтра пустой день.
Я пошел один.