А фронт был далеко
Шрифт:
А как за лето силами путейских бригад сбросить старые рельсы, поставить на их место новые да еще не останавливать движения? В другое время можно было бы нагнать народу побольше. А сейчас видели на перегонах, что зима ополовинила путейских мужиков военным призывом, и теперь на путях орудовали ключами, ломами да тяжелыми молотками бабы, вытягивая из себя последние жилы.
Иван Артемьевич, видя их, каждый раз мысленно обращался к своей семье. Повезло Надежде. Хоть и не спала последнее время, да все-таки в тепле. И мать с внуком
А потом думы поворачивали к себе, к работе.
Не попал, как надеялся, на фронт: хотелось еще посидеть у реверса бронепоезда. А может, правильно, что оставили здесь? Ведь не орел уж… И тут работа пошла такая, которой и не знал раньше. Что бронепоезд? Рейды, бои, а потом отдых. Пойдут бои вдали от дороги и — пожалуйста, загорай… Сейчас окончательно почувствовал себя на своем месте. Дождаться бы, дотянуть только до победного времени. А то уж и поясница скрипит, иной раз сразу и с места не встанешь. А надо дотянуть…
И все-таки работать стало веселее, хоть и дел прибавилось. Немец пятился по всему фронту, и казалось Ивану Артемьевичу, что его военные эшелоны, которые он приводил на Купавину и передавал дальше, вливаясь в войска, все дальше отбрасывали и отбрасывали захватчика к Западу.
Войска уходили на запад, каждодневно растягивая тыловые пути на сотни километров, затрудняя снабжение фронта, принуждая железнодорожников держать движение на крайнем пределе.
Не всякий мог выдержать такое. Усталость валила людей с ног, притупляла сознание.
В один из ненастных дней осенью молодая стрелочница, замордованная бесконечными подготовками маршрутов на отправление и прием, приняла поезд на занятый путь. Встречая поезд, увидела свою ошибку только тогда, когда паровоз уже пересчитал входные стрелки. Все поняла мгновенно и тут же бросилась под состав… Беды удалось миновать, а жизнь человека пропала. Купавинцы всегда осуждали людей, которые накладывали на себя руки. Но этот случай угрюмо перемолчали. Никто не осудил тогда девчонку за ее поступок, потому что иначе пошла бы она в тюрьму, и надолго: законы военного времени не прощали оплошности.
Той же осенью, когда уж обезлюдели поля, а березняки притушили пожар первого увяданья и побурели, теряя листву окончательно, вел Иван Артемьевич многолюдный воинский эшелон. Вглядывался на стоянках в солдат и видел, что трудновато стало с народом: солдат пошел разнокалиберный, от розовенького, как олябушка, до задрябшего лицом, с обвислым усом. Не до выправки, видно, стало. Требовала война черной работы, к которой подходят все. И много требовала.
Часть ехала, видно, не первостатейная, потому как маршрут следовал
И вдруг образовался безостановочный прогон через две станции, даже время нагнали. И опять застряли надолго.
Ивану Артемьевичу захотелось размяться, пошел к дежурному.
— Из-за чего приколол? — спросил для порядка.
— Путейцы перегон закрыли, — ответил дежурный, зевая. — Рельсы меняют.
— Надолго?
— Минут через пятнадцать выпущу.
— Далеко они?
— Нет. Километров семь.
— Поговори с соседом. Может, пока я еду, откроются ремонтники, проскочу побыстрее…
Дежурный закрутил ручку аппарата.
После трехминутного разговора, из которого ничего нельзя было понять, дежурный подошел к аппарату и выбросил Ивану Артемьевичу жезл.
— Получай, Иван Артемьевич. Только гляди получше.
— Я не ты, днем не зеваю, — улыбнулся Иван Артемьевич и довольно засосал трубку.
— Со вчерашнего дня не спал, — снова зевнул дежурный. — Ну, чего стоишь? Иди… И я с тобой до колокола, а то солдаты разбрелись, не собрать командой-то.
Иван Артемьевич пошагал к паровозу под колокольный звон.
Состав взялся легко и скоро вытянулся за семафор. Иван Артемьевич глянул на часы и откинулся на спинку, раскуривая трубку.
— Чего это мы плетемся, как опоенные? — поинтересовался Костя.
— Тише едем — дальше будем.
— Вроде бы не твоя эта поговорка, — заметил Костя. — Пристал, что ли, дядя Ваня?
— Так уж и пристал… Я до победы приставать не имею права. Чего это?! — вдруг бросился он в окно.
— Петарда!
Не успел Иван Артемьевич сообразить, в чем дело, как и на его стороне сухо пальнуло.
— Эх, леший! Заболтались…
Иван Артемьевич повернул ручку тормозного крана, одновременно подтянув регулятор, дал три коротких свистка. Состав дрогнул, переходя на торможение. Иван Артемьевич, вывалившись по пояс из окна, посасывал трубку. Состав медленно подполз к красному щиту, воткнутому посреди колеи, и остановился.
Часто запышкал воздушный насос. Иван Артемьевич не торопясь спустился на бровку, прошел вперед, стал перед паровозом.
Навстречу ему бежал путейский бригадир Ялунин.
— Чего хулиганишь, дядя Ваня? — крикнул еще издали.
— А ты что армию держишь? — спросил добродушно Иван Артемьевич.
— Я предупреждение давал. И оградился. Ты что, не слышал, как петарды раздавил?
— Ладно… — отмахнулся Иван Артемьевич. — Долго держать будешь?
— Погляди сам. Не укладываюсь во время, минут десять-пятнадцать придется постоять. Рельсы чертовы — длиннее наших, при каждой стыковке резать приходится.