А П Чехов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Большое место в жизни Чехова занимал театр. Известно, что Чехов не только писал пьесы, но и принимал личное участие в работе театра над их постановкой. Его связи с театром, начавшиеся еще с постановок ранних пьес Чехова и с дружеских отношений со многими крупнейшими актерами того времени, упрочились в последний период его жизни, когда его пьесы ставились в Московском Художественном театре и когда он близко сошелся со Станиславским, Немировичем-Данченко и со всеми ведущими актерами этого театра. По свидетельству современников Чехова - актеров и театральных деятелей, - он принимал живейшее участие в организации МХТа. Часто бывал на репетициях тех пьес, которыми началась история этого театра, делал указания для исполнения отдельных ролей, сцен, вникал в многочисленные подробности
– писал Станиславский.
– Он любил тревожное настроение репетиций и спектакля, любил работу мастеров на сцене, любил прислушиваться к мелочам сценической жизни и техники театра". Из воспоминаний Станиславского и других актеров мы немало узнаем о трактовке Чеховым отдельных образов его пьес, о его понимании задач искусства.
Величайший стилист, Чехов выступал среди своих литературных и театральных друзей неустанным пропагандистом чистоты литературного языка и предельной экономии речи. "Искусство писать, - говорил он Лазареву-Грузинскому, - состоит, собственно, не в искусстве писать, а в искусстве... вычеркивать плохо написанное". О постоянном внимании Чехова к языку свидетельствуют его поправки и замечания, которые он делал на рукописях молодых писателей, развивая у них нетерпимое отношение к литературным штампам, к заезженным оборотам и требуя от них поисков сильных, метких и выразительных слов.
Ближайшие к нему литераторы свидетельствуют, сколь велика и постоянна была забота Чехова о слове. От молодых писателей Чехов требовал неугомонного наблюдения жизни и одновременно - постоянного и зоркого изучения языка. "...он сам неустанно работал над собой, - пишет Куприн, - обогащая свой прелестный, разнообразный язык отовсюду: из разговоров, из словарей, из каталогов, /25/ из ученых сочинений, из священных книг. Запас слов у этого молчаливого человека был необычайно громаден".
Значительный интерес представляют сообщения современников о неосуществленных чеховских сюжетах. Трудно судить, конечно, какую форму они бы могли принять впоследствии и почему Чехов забыл о них. Возможно, что они являлись простой импровизацией, которой он не придавал художественного значения; возможно также, что он просто не успел завершить их своевременно, а потом они оказались устаревшими. В письме от 27 октября 1888 года Чехов, в числе других сюжетов, которые "томятся" в голове, упоминает о замысле романа*. И здесь же замечает, что задуман он давно, так что некоторые из действующих лиц уже устарели, не успев быть написаны. К числу "устаревших" замыслов, очевидно, относится и водевиль "Сила гипнотизма", содержание которого излагает Щеглов. Работу над этим водевилем Чехов откладывал, а потом просто отказался от него. Сюжет рассказа, который передает художник Симов, как он сам об этом указывает, предназначался для "тесного, интимного кружка", поэтому не был завершен. Как бы то ни было, неосуществленные сюжеты показывают широту замыслов писателя и служат дополнительным материалом для изучения творческой лаборатории Чехова.
______________
* Письмо к А.С.Суворину.
Воспоминания современников дополняют биографию писателя сведениями о работе Чехова врачом и о его интересе к медицинской науке. Как пишет известный невропатолог профессор Г.И.Россолимо, "...Чехов не избегал, поскольку ему позволяло время и обстоятельства, практической врачебной деятельности..." По свидетельству Россолимо, Чехов одно время мечтал даже о преподавании в университете и о научной работе. Врач Членов, говоря об интересе Чехова к медицине, сообщает о его попытке создать в Москве научный институт для усовершенствования врачей. Современники, знавшие Чехова на протяжении ряда лет, приводят многочисленные примеры самоотверженного и бескорыстного выполнения им долга врача.
Публикуемые в настоящем сборнике воспоминания современников, разумеется, далеко не равноценны ни в литературном отношении, ни по тому материалу, который они дают для понимания Чехова. Часть из них является всего лишь краткими сообщениями о встречах авторов воспоминаний с Чеховым, иногда об отдельных эпизодах его жизни. Другие - воспоминания, более пространные и обстоятельные - нередко изобилуют бытовыми подробностями, /26/ житейскими фактами, имеющими порой лишь косвенное отношение к писателю. В воспоминаниях встречаются следы субъективной, не во всем правильной, оценки отдельных сторон творчества Чехова, фактов его жизни и литературных явлений того времени. В очерке одного из лучших мемуаристов, каким является Короленко, совершенно ошибочно, например, указывается на "беспросветную тоску", которой якобы, вслед за Щедриным, кончил Чехов. Несомненно, что это ошибочно и по отношению к Щедрину, и по отношению к Чехову. Подобное утверждение, сделанное, правда, вскользь, находится в явном противоречии с основным содержанием очерка Короленко. Так, определяя характер последних произведений Чехова, Короленко писал, что в них "звучит и стремление к лучшему, и вера в него, и надежда", что верно определяло характер произведений, созданных Чеховым незадолго до революционных событий 1905 года. Приводимые иногда в мемуарах отдельные высказывания и выражения Чехова носят характер случайно оброненных реплик, по которым, разумеется, было бы ошибочным делать какие-либо выводы о подлинных взглядах Чехова.
У некоторых мемуаристов не было духовной близости с Чеховым и глубокого понимания эпохи, которые необходимы для полного и всестороннего освещения образа писателя. Значение таких мемуаров - в сообщаемых ими фактах, в материале, который они дают для знакомства с биографией писателя. Подлинный же образ Чехова, глубокое понимание его разностороннего духовного мира дают те современники, которые были близки Чехову по творческим устремлениям и понимали его роль в истории русской литературы. Полнее и глубже всех это сделал Горький, раскрывший величайшее значение творчества Чехова и передавший все обаяние его замечательной личности.
После Великой Октябрьской социалистической революции, когда творчество Чехова стало доступно самым широким народным массам, возрос интерес и к личности писателя. В наше время с наибольшей полнотой собраны и опубликованы его письма, изданы многочисленные сборники, посвященные Чехову. Большое значение в этой связи имеют и воспоминания современников, которые рассказывают о живом Чехове и дают возможность почувствовать гармонию личности и творчества одного из величайших русских писателей.
А.Котов /27/ /28/
А.П.ЧЕХОВ
В ВОСПОМИНАНИЯХ
СОВРЕМЕННИКОВ /29/
АЛ.П.ЧЕХОВ
[ИЗ ДЕТСКИХ ЛЕТ А. П. ЧЕХОВА]
* * *
I
Антоша - ученик 1-го класса таганрогской гимназии - недавно пообедал и только что уселся за приготовление уроков к завтрашнему дню. Перед ним латинская грамматика Кюнера. Урок по-латыни трудный: нужно сделать перевод и выучить слова. Потом - длинная история по закону божию. Придется посидеть за работою часа три. Зимний короткий день уже подходит к концу; на дворе почти темно, и перед Антошей мигает сальная свечка, с которой приходится то и дело снимать щипцами нагар.
Антоша обмакнул перо в чернильницу и приготовился писать перевод. Отворяется дверь, и в комнату входит отец Антоши, Павел Егорович, в шубе и в глубоких кожаных калошах. Руки его - серо-синие от холода.
– Тово...
– говорит Павел Егорович, - я сейчас уйду по делу, а ты, Антоша, ступай в лавку и смотри там хорошенько.
У мальчика навертываются на глаза слезы, и он начинает усиленно мигать веками.
– В лавке холодно, - возражает он, - а я и так озяб, пока шел из гимназии. /30/
– Ничего... Оденься хорошенько - и не будет холодно.
– На завтра уроков много...
– Уроки выучишь в лавке... Ступай да смотри там хорошенько... Скорее!.. Не копайся!..
Антоша с ожесточением бросает перо, захлопывает Кюнера, напяливает на себя с горькими слезами ватное гимназическое пальто и кожаные рваные калоши и идет вслед за отцом в лавку. Лавка помещается тут же, в этом же доме. В ней - невесело, а главное - ужасно холодно. У мальчиков-лавочников Андрюшки и Гаврюшки - синие руки и красные носы. Они поминутно постукивают ногою об ногу, и ежатся, и сутуловато жмутся от мороза.