А почему бы и нет
Шрифт:
Нам, пацанам, особенно мне, вся эта круговерть казалась нереальной и бесконечной. Я не находил себе законного места – то сидел в уголочке, слушая солдатские рассказы и, временами наблюдая их слёзы и всхлипывания, то выбегал на улицу поделиться услышанным с мальчишками, которые постоянно были возле нашего дома и ждали моих рассказов.
Но, увы! Время неумолимо. Оно катится дальше, оставляя только в памяти людей прошедшие события и, требуя от них соответствующих, сегодняшних действий.
Мама уволилась с работы, а папа снова вернулся на фабрику, на своё рабочее место. Его там встретили с восторгом, так как требовались такие специалисты, а возвращались туда далеко не все. Женщины ещё долгое время будут составлять основную часть рабочего коллектива, пока молодое поколение, народившееся после возвращения солдат, не подрастёт и не займёт места своих матерей.
В эмоциональном плане послевоенные годы были насыщены позитивной энергией, но, в материальном – было ещё тяжело. Еды не хватало, в магазинах всё продавалось по карточкам и в ограниченном количестве. Да, и ассортимент продаваемого товара, заставлял, желать лучшего. Не помню, по сколько, но точно знаю, что хлеб продавали в строго определённом количестве, в зависимости от состава семьи. Да и того не всегда доставалось каждому. Очереди за хлебом были безразмерные, растягивающиеся на десятки и сотни метров. Чтобы завтра купить хлеб, мы сегодня со Славиком и другими мальчишками вечером шли к магазину, занимали там очередь и всю ночь оберегали её, чтобы утром гарантированно купить привезённый, свежий хлеб. Ночи бывали прохладными и, чтобы согреться, мы, по одному, по двое, выходили из жужжащей толпы и бегали с мальчишками по пустынным, ночным улицам.
Ближе к утру очередь почему-то уменьшалась по длине, но укреплялась по плотности. В определённое время появлялась машина или повозка с хлебом, и от очереди оставалось только название. Нас, малышей, затирали, прижимали, сминали, но мы твёрдо держались за своё место, несмотря на помятые рёбра и затруднённое в толпе дыхание.
Привезённый свежеиспечённый хлеб издавал такой умопомрачительный аромат, что он забивал тошнотворный запах пота зажатых в толпе людей. Если рядом, в так называемой очереди, оказывался безразмерный человек, раза в два выше нас ростом, то, как мне помнится, даже при дурманящем запахе хлеба, жить не хотелось. Опять же, при этом, часто вспоминалось и то, какое удовольствие в военные годы доставлял нам колючий овсяный хлеб. Ради этого, сегодняшнего, хлеба, можно теперь выдержать любые муки.
Это сейчас я так философски оцениваю свои чувства и состояние, но, тогда была великая цель – купить хлеб, во что бы то ни стало: умереть, но не сдаваться. Ведь не зря же была потрачена целая ночь, чтобы теперь отступить!
Была ещё одна очередь. Тоже всю ночь, мужики дежурили возле пекарни, чтобы утром, сразу из печи загрузить хлебушек на транспорт, привезти его в магазин, потом разгрузить и, гарантированно, в числе первых купить положенную им порцию. Рано или поздно, и мы со Славиком, сжимая в потных руках карточки, приближались к продавщице, которая с точностью до грамма, отвешивала нам нашу долю. Часто, или почти всегда, эта доля состояла из одного большого куска, и нескольких кусочков, разных размеров, словно пирамида, лежащих друг на друге. Как правило, верхние кусочки в пять-десять граммов тут же нами съедались, а более крупные – надёжно прятались в сумку. Не выспавшиеся, но довольные победой, мы возвращались домой, чтобы отдохнуть и приготовиться к завтрашнему дежурству. Так продолжалось почти каждый день, до тех пор, пока лето не заканчивалось, и погода уже не позволяла нам ночи проводить на улице.
Естественно, что никаких деликатесов или сладостей мы в детстве не пробовали, не видели и не знали об их существовании.
Жаркое, сухое лето сорок седьмого года запомнилось мне и наложило отпечаток на мою психику во всей последующей жизни. В один из ветреных, жарких дней загорелся соседний дом, и через несколько минут пламя бушевало сразу на ряде других домов. Наших родителей не было в то время дома, и мы со Славиком, впервые оказавшись в такой ситуации, не знали, что делать. Соседи, что смогли, выносили вещи на улицу. Мы ничего вынести не могли и только с ужасом наблюдали за страшным, всё пожирающим пламенем. Произошло какое-то чудо – ветер внезапно поменял направление, и дом наш уцелел среди кромешного ада.
Шёл сорок седьмой год. Несмотря на постоянное недоедание, мы, дети войны, были беззаботны и шаловливы. В животе опять всё время раздавалось голодное журчанье. Сначала я не понимал, почему мама стала поправляться при таком постоянном недоедании. И только потом кто-то из более смышленых друзей шёпотом сообщил мне:
– У тебя скоро появится братик или сестричка.
– Это о чём ты? – не сразу сообразив, что он говорит, спросил я его.
– Ты что, не видишь, у тебя мама беременная?
Я долго молчал, переваривая только что услышанную новость.
«Ах, вот в чём дело!» – наконец, я сообразил и побежал домой.
Я залетел в комнату и долго смотрел на маму, занимающуюся своими делами.
– Ты чего, сыночек? – спросила она удивлённо.
– Это правда?
– О чём ты?
–У нас будет братик?
– Правда, правда. Только вот я не знаю, братик или сестричка.
Я не был готов к такому повороту событий, к появлению в нашей семье ещё одного или одной…
– Когда? – задал я глупый вопрос, не зная от растерянности, что же ещё спросить.
Мама тихо, как-то по-особенному, нежно засмеялась, погладила меня по голове и ответила:
– Скоро, сыночек, скоро. Будет у нас малышка.
Я выбежал из комнаты и с глупым видом подошёл к своим, более осведомлённым друзьям.
– Ты чего такой размазанный? – спросил кто-то из них. – На тебе лица нет.
Не поняв от растерянности этих слов, я неуклюже потрогал свой нос и, убедившись в том, что моё лицо на месте, я «сморозил» ещё одну глупость:
– У меня есть лицо. А скоро у нас ещё будет брат.
Все засмеялись, начали трогать мои щёки, уши, лоб.
– Действительно, у него лицо. А мы думали, это картошка.
– Сам ты картошка, – огрызнулся я и толкнул остряка так сильно, что он неожиданно отлетел в крапиву.
Хохота было на всю улицу.
Когда Слава пришёл из школы, я сразу решил его огорошить новостью.
– А у нас скоро будет братишка. Или сестричка.
– Ну и что? – равнодушно отреагировал он на мою новость.
– Тебе что, не интересно знать?
– Я уже давно об этом знаю.
Второй раз за сегодняшний день я оказываюсь в дураках.
– Ты знал и ничего мне не говорил?
– А ты что, сам без глаз?
– Причём тут мои глаза? – опять я высказал глупость.
– Притом, что это уже давно все видят, кроме тебя.
Дурачком я себя вроде бы не считал, но сейчас я выглядел именно так и с обиженной физиономией ушёл от брата.
Одним весенним тёплым днём папа взял на работе машину и отвёз маму в больницу.