А почему бы и нет
Шрифт:
Через два дня он радостно сообщил нам со Славой:
– Ну, что, братья-кролики? Вы готовы встречать пополнение в нашей семье?
– Как?.. Где?.. Что, уже есть? Как его зовут? – один за другим посыпались вопросы.
– Уже есть. И зовут его пока никак, – со смехом отвечал отец. – Скоро сами увидите.
Так появился у нас ещё один мальчишка. Маленький, сморщенный и очень голосистый.
Он занял когда-то бывшую нашу со Славой зыбку, которую накануне папа подвесил и закрепил на потолке. Назвали его Алексеем – Алёшенькой.
Не скажу, что с появлением братишки круто изменилась наша мальчишеская жизнь, но, всё-таки, свободного времени поубавилось. Когда мама занималась домашними делами, она приспосабливала нас со Славиком к воспитательному процессу. Мне, как имеющему больше свободного времени, чаще, чем Славику, доставалось получать удовольствие от качки зыбки, кормления из бутылочки голодного крикуна и замены мокрых пелёнок.
Иногда, чтобы для семьи добыть дополнительное питание, мы с друзьями выходили на речку или на пруд ловить рыбу. Снасти у нас были немудрёными. При ловле мелких рыбёшек в реке – это была даже не река, речушка – мы пользовались намётом. Это такая мешкообразная сетка, прикреплённая к длинной жерди. Удавалось наловить за день килограмма два на всю нашу ватагу. Делить на всех этот улов не было смысла, поэтому мы в старом, видавшем виды, котелке варили вкуснейшую уху и тут же, на реке, съедали прямо из котелка. Иногда мы выходили на более серьёзную рыбалку. Рано утром, ещё до рассвета, с удочками мы отправлялись на пруд. В пруду водился карп, и поймать такую еду считалось большой удачей.
Однажды мы с ребятами договорились выйти на такой промысел, и чуть только забрезжил рассвет, мы уже расположились на берегу пруда. Мы – человека четыре или пять – выстроились в рядок на берегу и ждали хорошего клёва.
Утро было прохладное, безветренное. Пруд, как волшебное зеркало, завораживал своей неописуемой красотой. По берегу кустистые вётлы опускали в воду свои ветви.
Карп не хотел в такое утро помирать и совсем не набрасывался на нашу наживку. Мы терпеливо стояли и, не спуская глаз, смотрели на неподвижные поплавки. Эта напряжённость, тревожная с ожиданиями ночь и утренняя прохлада действовали магически успокаивающе на наше состояние. Хотелось спать.
Берег был обрывистый, высотой примерно метр. Рядом со мной расположился Петя Щёкин. Он, как и все мы, напряжённо следил за своим поплавком. Чтобы комфортнее себя чувствовать, Петя руки спрятал в карманы рваных штанов, а удочку засунул под мышку.
В какой-то момент Петя задремал и полетел прямо по направлению своей удочки.
Начало этого акробатического нырка, устремив свой взор на поплавок, я не видел. И только услышав в утренней тишине возле себя нешуточный всплеск, я подумал, что Петя поймал громадного, килограммов на десять, карпа, но, повернув в его сторону голову, не увидел ни карпа, ни Пети. И через мгновение я заметил бултыхающегося в воде соседа. Руки из карманов при падении он вытащить не успел, а моментально намокшие штаны крепко их прихватили.
Пытаясь вытащить руки и, видимо, спросонья, ещё не понимая, что с ним случилось, он неуклюже барахтался, высовывая из воды голову и, выплёвывая изо рта струи воды.
В какой-то момент, я своим детским умом понял, что тут дело не шуточное, и, быстро положив свою удочку, прыгнул на помощь своему соседу. Глубина у берега была не более одного метра, так что, при своём росте я смог, стоя по грудь в воде, схватить за штанину Петра и подтянуть его к себе. Наглотавшись воды, с вытаращенными от испуга глазами, да, так и оставшимися в карманах, руками, Петя оказался на берегу. Ребята подбежали к нам, вытащили на сухой берег ныряльщика, и помогли мне вылезть на сушу.
Когда всё успокоилось, и Петя уже сидел на берегу, снимая мокрую одежду, ребята начали подшучивать и смеяться над ним:
– Как там в водичке? Есть рыба?
– Ты не мог схватить одну за хвост?
И так далее. Я тоже выжимал свои мокрые штаны, присоединившись, при этом, к подшучиваниям ребят над незапланированным нырянием Петра.
В мокрой одежде дальнейшая утренняя рыбалка мне показалась не комфортной, и я предложил всем свернуть свои удочки.
Мой относительно свободный учебный режим облегчал учителю решение других школьных проблем. Надо выбрать старосту класса или выпустить классную, а потом и школьную, стенную газету. Я для этого – самая подходящая кандидатура. Я не стремился этим заниматься, но, перечить учителю и сопротивляться ему – тогда было не принято. Как ответственный за выпуск стенгазеты, я сначала просил учеников написать какую-нибудь заметку, но все эти мои просьбы оставались без ответа. Я сам всё писал и, при зачатках художественного таланта, красочно оформлял газеты, особенно праздничные выпуски.
В старших классах – с пятого по десятый – меня привлекали для оформления и изготовления других материалов. Помню, в пятом классе учительница литературы предложила, или попросила меня, подготовить и выпустить школьный, молодёжный журнал «Юность». Я с удовольствием занялся творческой работой. Там были разделы прозы, поэзии и художественных произведений. Журнал произвёл фурор в учительской среде и очень нравился ученикам. Всё свободное время я посвящал этому журналу. Без ложной скромности отмечу, что несколько лет спустя после окончания школы, я посетил её и на почётном месте увидел старые журналы «Юность» моего выпуска.
В шестом классе та же учительница литературы Анна Георгиевна решила подготовить с нами школьный спектакль. Она просила нас, учеников, подыскать и принести в школу какую-нибудь детскую пьесу. Ни у кого, да и у меня тоже, ничего подходящего не нашлось. Недолго думая, я написал сам пьесу в нескольких действиях и принёс её преподавателю на рассмотрение. Я не сказал ей, что это моё произведение и с нетерпением ждал реакцию художественного руководителя. Естественно, она знала мой стиль письма, и сразу догадалась, кто автор этого шедевра. Несколько раз в классе было обсуждение моего произведения, даже были расписаны роли и назначено время репетиции и постановки, но, не помню, почему, сама постановка не состоялась. Сейчас я с ужасом и смехом вспоминаю, какую галиматью я тогда мог написать. Единственное, что я могу сказать в своё оправдание – это были мои первые серьёзные литературные попытки, и они заложили в меня любовь к литературе и ещё больше – к сочинительству.
Картины, или просто рисунки, я тоже творил, очень старался сделать их красивыми, но они мне давались с трудом и даже самому не нравились, хотя другие зрители говорили, что у меня есть талант. Это, безусловно, было величайшее преувеличение, и я об этом прекрасно знал.
Забегая вперёд, скажу, что неполная моя загруженность в учебном процессе, продолжалась до выпускного вечера. Кроме литературных и художественных творений, я участвовал в самодеятельности и, где-то в восьмом-девятом классах, был руководителем танцевального кружка. И это при полном отсутствии у меня танцевальных данных!
Вот так, жизненное колесо докатилось до десятого класса. При этом, хотелось бы отметить, что я любил учиться, учёба давалась мне легко, и я всё время ходил «в отличниках».
Сейчас я написал всё это, и мне кажется, что я уж слишком расхвалил себя. Но, потом подумал: ничего сверх нормы я не написал, а вспомнил и отразил лишь то и только так, что и как оно было в жизни!
Между прочим, кроме учёбы и школьных нагрузок, у меня была и личная, весьма интересная и забавная жизнь. Я уже описывал свои детские годы и запомнившуюся встречу с необыкновенной цыганкой. Эта встреча, время от времени, всплывала в моей памяти и привела меня в третьем, или четвёртом, классе к абсурдному решению.