А после они...
Шрифт:
– Все-е-е! – смеюсь, проходя вглубь квартиры, и, еще не понимая, что меня насторожило, осматриваюсь. Фома, пыхтя, затаскивает елку. Чемоданы… Квартира у нас с папой огромная. И вся как будто холодная и пустая после моего премиленького кондо в Тае.
Наклоняюсь, чтобы разуться, и застываю с открытым ртом.
– Папа?! – пищу я.
– Мама?! – одновременно со мной вскрикивает Фома.
Немая сцена. Бросаю взгляд на Феоктистова, чтобы убедиться – он видит ровно то же, что и я. В смысле… Наших полуголых родителей.
– Колбаса?!
Интересно, зачем бы она ему понадобилась, учитывая, что в руке моей будущей свекрови самый, блин, настоящий ствол?!
– Мама?!
Та-а-ак. Похоже, Фому заклинило. Нет, я тоже в шоке, но… Тычу ему кулачком в бок. Господи Иисусе. Дети не должны видеть своих родителей… эм… вот так. Сколько бы лет этим самым детям не было. Они трахались. Это очевидно. Фу-у-у… Интересно, как давно это началось? И не с этим ли связаны участившиеся командировки отца?! Выходит, не у нас одних с Фомой отношения на расстоянии?
– Вы же ненавидите друг друга! – озвучивает мои мысли Феоктистов.
– От ненависти до любви один шаг. Да, Алунчик? Ну, что ты застыла? Иди оденься, что ли. И на стол чего-то метни.
Мой… Мой папа отвешивает этой… ладно… моей свекрови… то есть самой настоящей генеральше шлепок по заду и подходит ко мне обняться. А та ничего. Опускает ствол в карман шелкового пеньюара и, кажется, в самом деле смутившись, бормочет какие-то приветствия и… сбегает.
– Озвереть, – комментирует увиденное Фома, недоверчиво тряся головой.
– А елку вы зачем купили? У нас есть!
– Вообще-то, пап, тебе тоже не мешает одеться, – бурчу я.
Отец окидывает взглядом свои синие трусы от Тома Форда. И почесав лысину, послушно уходит, велев нам напоследок располагаться.
Кусая губы, поворачиваюсь к позеленевшему Фоме.
– Он ее, что ли, трахает? – ошалело интересуется он, будто мы видели не одно и то же.
– Похоже на то.
– Пипец. Просто жесть какая-то. Ей же под пятьдесят!
– Как и ему. Ты думаешь, люди в этом возрасте не трахаются?
– До этого момента я был уверен, что родился в результате непорочного зачатия.
– Серьезно? Она не знакомила тебя со своими…
– Нет! – рявкает Феоктистов. – Боже. Как мне это развидеть? У нее что, сделанная грудь?!
– Ты про импланты? Я не разглядела. Но форма у Аллы Витольдовны что надо. Правда, я думала, отец найдет себе кого-нибудь помоложе.
– Эй! Моя мать не старая. На хрена ей твой отец? Он же еще тот ходок и…
– Ты вообще-то о моем папе говоришь. Имей совесть! – топаю я ногой. Фома осекается. Замерев друг напротив друга, осознаем, что, может быть, впервые ругаемся. И из-за кого? Из-за наших спятивших на старости лет родителей!
Отодвинув елку ногой к стене, оседаю рядом с Фомой на банкетку.
– М-да… Попахивает инцестом.
– Мы не кровные родственники, так что вряд ли.
Прерывая наш разговор, звонит домофон.
– Кого еще принесло? – бурчит отец,
– Это курьер. Мы с Фомой планировали поужинать.
– Как вы вообще здесь оказались?
– А вы? – язвлю. Отец вздергивает бровь. Что заставляет меня тут же сдуться. – Это было спонтанное решение. Встретить Новый год со снегом, елкой и…
– В общем, как положено, – заканчивает отец за меня, довольно кивая.
– И давно вы мутите? – спрашивает Фома, сводя на нет наши попытки сменить тему беседы.
– Да сколько знакомы, столько и мутим, да, Алунь?
Не дав матери и рта раскрыть, Феоктистов опять напирает:
– А молчали чего?
– Не хотели, чтобы наши мутки на ваших отношениях отразились. Правильно, Ал? Это же была основная причина?
– Сынок, – начинает необычно взволнованная Алла Витольдовна, но тут ее опять перебивают, на этот раз мой отец.
– Ну, ты опять? Кончай парню сопли вытирать. Подумаешь – трагедия. Мать замуж вышла.
– Замуж? – охреневает вконец Фома. И тут я его понимаю, конечно. – Вы поженились?
– Я бы никогда этого не допустила, но… Кое-что случилось… Меня заставили.
Алла Витольдовна опускается на низкий столик, на который мы, когда здесь жили, ставили цветочные композиции. Узнать в этой женщине знакомую мне генеральшу практически невозможно. У той все под контролем, она, блин, почти машина. Единственная слабость которой – ее драгоценный сынок. И эта женщина вдруг потерянным голосом говорит, что ее заставили? Серьезно? Товарищи инопланетяне, верните мою свекровь. Мы вас раскусили.
– Короче, так. Никто никого не заставлял. Мы поженились. Скоро родим вам братика.
– Аа-а-а?
Мне же послышалось, да? Перевожу взгляд на Фому. В его глазах – те же недоверие и ужас, что одолевают меня саму.
– Так получилось, – окончательно сникнув, шепчет Алла Витольдовна.
– В каком смысле получилось?! Тебе полтинник скоро! Как ты вообще могла залететь в таком возрасте?
– Мне сорок шесть всего! – поджимает дрожащие губы моя, господи помилуй, мачеха.
– А ну-ка прекрати орать на мать! – синхронно с ней гаркает отец. Как два барана, они с Фомой встают друг напротив друга – хоть ставки принимай, кто первый бросится.
– И ты мне еще что-то там говорил про контрацепцию! – возмущенно пищу я, оттесняя Феоктистова за спину. – А сам?!
– Перед тобой я еще не отчитывался! – багровеет отец.
– Стас… – шепчет Алла Витольдовна, хватаясь за живот.
– О, черт! Мама… – подскакивает к ней Фома.
– Так, все! Успокоились. Выдохнули. Будете мне жену волновать – выставлю за порог.
– Да мы и сами уйдем, – быкует Фома. – Пойдем, Жень.
Это, конечно, лишнее. Но хорошенько узнав Фому, я знаю, что нет никакого смысла пытаться его образумить, пока он в таком состоянии. Бросив извиняющийся взгляд на отца и Аллу Витольдовну, подхватываю наши чемоданы и бегу его догонять.