А потом - убийство!
Шрифт:
— Что такое? — спросил он.
За долю секунды Тилли удалось взять себя в руки. Она хрипло рассмеялась, потом уронила сигарету на линолеум и растоптала окурок ногой.
— Что за женщина, — насмешливо заявила она, имея в виду себя. — Просто похмелье, только и всего. Вчера я здорово нализалась с ребятами; до сих пор мне кажется, будто пол под ногами шатается. Не обращайте внимания!
— Конечно, — сказала Моника. — Мистер Фиск, прошу вас, пройдемте ко мне в кабинет.
Она распахнула дверь.
Поверх ее плеча они видели одну
Дверь за Моникой и режиссером закрылась; Тилли покосилась на Картрайта.
— Ну вот, — мрачно сказала она, — ты все испортил. Зачем все вывалил про письма? И что ты намерен делать?
— Подожду, пока Говард уйдет, и вывалю остальное.
— Так я и думала, — кивнула Тилли. — В таком случае мне нужно кое-что сделать. Я сейчас вернусь. Никуда не уходи!
Он не слышал, как она ушла. Слова, написанные на розовой дешевой бумаге, рождали слишком много неприятных предположений.
«Привет, Ясноглазка! Я еще с тобой не покончил».
Он ведь говорил, что дело не кончено, и он был прав!
«Скоро папу и тетю Флосси ждет приятный сюрприз».
Картрайт подошел к столу. Достал из кармана связку ключей и отпер нижний ящик. В нем лежал напечатанный на машинке отчет о случившемся в студийном павильоне 23 августа; там же были показания тех, кто оказался на месте происшествия, о том, чем они занимались. В углу лежала пустая бутыль. Под бумагами хранилась увеличенная фотокопия надписи с доски объявлений.
Картрайт положил листок розовой бумаги рядом с фотографией и взял лупу.
Все совпадает, никаких сомнений. Почерк на доске тот же самый, что и в записке.
«С серной кислотой не вышло; но у меня для тебя припасено еще кое-что».
Во всем здании не было слышно ни звука; только из кабинета Моники доносились приглушенные голоса. Лампа под темным коническим абажуром ярко светила на металлические части пишущей машинки. Уильям Картрайт отложил лупу в сторону. Оглядел клавиатуру. На ощупь выбрал трубку, сунул ее в рот и принялся грызть.
Наконец, он выдвинул верхний ящик стола. В нем, кроме бумаги и конвертов, хранились наброски нового романа, в котором речь шла о некоем смертельном яде, о том, как его раздобыть, и о дьявольски изобретательном способе его применения. Если бы голова у Билла не была занята другими вещами, ему должно было бы хватить ума переложить наброски в нижний ящик и запереть на ключ.
Однако ни о чем таком он не подумал. Вставил лист бумаги в каретку машинки, проставил число и застучал по клавишам:
«Сэру Генри Мерривейлу Военное министерство Уайтхолл, SW1.
Дорогой сэр!
Я друг старшего инспектора Мастерса, полагаю, знакомство с ним — достаточная рекомендация. Не хочу тратить Ваше драгоценное время на вводные слова.
Нам нужны помощь и совет. Не будь я уверен, что дело касается Вашего департамента, военной разведки, я бы не стал Вас беспокоить. Всего три недели назад у нас едва не произошло убийство. Мне кажется, я могу сообщить Вам, чьих это рук дело…»
— Вот ты где, дорогуша! — воскликнула появившаяся неизвестно откуда Тилли Парсонс, швыряя на стол маникюрные ножницы, а также ножницы для разрезания бумаги с длинными лезвиями.
— Уходи, — отмахнулся Уильям Картрайт.
— Да ладно тебе, — сурово возразила Тилли. — Избавься от зарослей! Если маникюрные не подойдут, возьми большие.
Злить человека, занятого сочинительством, — одна из крупнейших ошибок, которые могут совершить дочери Евы.
— Будь ты трижды и четырежды проклята, — прорычал Картрайт, поднимая на нее глаза. — Уберешься ты отсюда или нет? Прочь! Исчезни! Неужели ты не можешь думать ни о чем другом, кроме бороды? Может, у тебя сдвиг на почве бороды? Я пытаюсь привлечь внимание важной особы к серьезнейшему вопросу, а ты можешь думать только о…
Тилли протянула ему большие ножницы.
— В последний раз спрашиваю, молодой человек! Намерен ты состричь свои заросли?
— В последний раз отвечаю, женщина. Нет!
Тилли была человеком действия. Она не колебалась более ни секунды. Она тут же схватила большие ножницы и лязгнула ими с ловкостью опытного оруженосца. Миг — и она не только отрезала клок бороды Картрайта, но и едва не отхватила ему весь подбородок.
— Так сострижешь? — осведомилась она.
Несколько недель назад Моника Стэнтон просто окаменела бы — в буквальном смысле слова — от такой бестактности, которая показалась бы ей вне пределов человеческого понимания. Сейчас нечто похожее испытывал Уильям Картрайт. Он сидел и смотрел на Тилли. Перед глазами у него расплывалось красное пятно. Вообще-то более покладистого человека, чем он, было трудно найти, но в тот момент ему серьезно захотелось схватить стул и изо всех сил ударить коллегу по голове.
За вспышкой гнева пришла холодная ярость. Он вынул ножницы из рук встревожившейся Тилли. Спокойно ушел за перегородку. Включил в закутке свет. Напустил в умывальник горячей воды. Разложил бритвенные принадлежности на стеклянной полочке.
Через десять минут бороды не стало.
— Ну и дела! — восхищенно воскликнула Тилли. — В жизни бы не поверила, что тебе так пойдет! Да сейчас ты выглядишь на десять лет моложе! И даже кажешься довольно симпатичным. А ты не хочешь сбрить заодно и усы?