А потом - убийство!
Шрифт:
Мистер Хаккетт с жаром обратился к ней:
— Послушайте, мисс Стэнтон. Я понимаю ваши чувства. Я знаю, что вам пришлось пережить. Никто больше меня не жаждет схватить негодяя. Собственно говоря, мы решили, что ради вашей безопасности будет лучше, если мы… так сказать… ужесточим внутренний порядок. Но поверьте мне, вовлекать полицию в дела такого рода — шаг роковой. У меня десятилетний опыт, уж я-то знаю. И знаю, что мистер Маршлейк придерживается такого же мнения.
(«Будет лучше, если мы… так сказать… ужесточим внутренний порядок». Билл, Билл!
— Но я не ходила в полицию! — возмутилась Моника. — Я не знаю, о чем вы говорите. Кстати, кто такой мистер Маршлейк?
Мистер Хаккетт глубоко вздохнул.
— Мой босс, — просто, но выразительно ответил он. — И прямо сейчас он требует нас с Говардом к себе.
Все замолчали.
Продюсер повозился с запонками, поправил галстук. Очевидно, он решительно вознамерился взять себя в руки. И потому улыбнулся Монике.
— Не важно, — заявил он. — Выше нос! Мы все ваши друзья, мисс Стэнтон, и мы позаботимся, чтобы все было как надо. Но поскольку у нас случилось столько всего странного, в том числе пропали кадры с самой лучшей натурной съемкой, а теперь еще и это… Я начинаю думать, что кто-то испытывает ко мне личную ненависть, так же как и к вам. Говард, нам пора. М-м-м… Фрэнсис! — Он дернул головой в сторону соседнего кабинета. — Ты передала Тилли Парсонс, что?..
Мисс Флер, которая подкрашивала губы, повернула голову:
— О том, что она может возвращаться домой? Да, Томми, милый. Я сделала за тебя всю грязную работу.
— Чушь! Сейчас я сам должен перекинуться с ней парой слов. Может уезжать, как только закончит эпизод «Д». Мы и так потратили на этот фильм кучу лишнего времени.
— Ну вот, дружище, теперь ты говоришь дело, — вмешался Говард Фиск, выходя из глубокого раздумья и кладя на стол нож для бумаги, который он вертел в руках. — Когда ты берешься за дело и кончаешь валять дурака, никто не собьет тебя с пути истинного. Ну что, идем посмотрим в лицо Минотавру?
— Да. Вам лучше тоже пойти, мисс Стэнтон.
— Извините, — спокойно ответила Моника. — Я остаюсь.
Все посмотрели на нее.
— Билл Картрайт, — сказала Моника, и тут же к горлу подступил ком; ей стало трудно дышать. — Билл просил меня оставаться здесь, и я останусь.
Все трое переглянулись. Мистер Хаккетт озабоченно поднял брови:
— Билл? Не думал, что он… м-м-м… настолько пользуется вашим расположением. И потом, при чем здесь Билл? Вы пойдете с нами. Так будет спокойнее.
— Разве со мной не должен сидеть человек по фамилии О'Брайен?
Мистер Хаккетт потер лоб.
— Возможно, вы и правы, — согласился он. — Если детектив вас не увидит, может быть, мне удастся его умаслить, и он скорее уберется отсюда. Да, наверное, вы правы. Только будьте осторожны! Если с вами что-то случится, это останется на моей совести. О'Брайен! Эй! Можете зайти. — Он смущенно оглянулся на улыбающуюся Фрэнсис Флер и мрачного Говарда Фиска и, помявшись, добавил: — Опустите, кстати, светомаскировочные шторы.
Пришел
Его подготовка заняла немало времени. Убийца постепенно складывал нужные кусочки, как в мозаике, и, наконец, все они легли на нужное место. Нужно было только запустить механизм в действие; до запуска оставалось несколько минут.
Моника, разумеется, ничего не знала. Ей никогда не было так спокойно, как теперь, когда она сидела в кабинете с дородным О'Брайеном, усатым бывшим военным, напомнившим ей курьера из Военного министерства. О'Брайен устроился на диване и читал вечерний выпуск газеты.
Было двадцать пять минут восьмого. Моника все ждала. Давным-давно не доносились голоса, слышные из комнаты Тилли, когда Тилли беседовала с Хаккеттом и Фиском. Они ушли, громко топая ногами и смеясь. Как только стихли их шаги, Тилли распахнула дверь:
— Милочка…
Капрал в отставке О'Брайен шумно откашлялся, поерзал на месте и зашуршал газетой.
— Видите, мисс, — заявил он, не поднимая глаз, — вот в газете написано, фрицы опять…
Тилли смерила его суровым взглядом. Потом посмотрела на Монику.
— Милочка, — сказала она, — вы не зайдете ко мне на минутку?
— Тилли, если хотите что-то сказать, говорите здесь.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что не могу. Ах, дорогуша, да не будьте же такой дурочкой! Прекратите глупить и идите сюда!
— Нет, когда вы так говорите, Тилли.
Тилли широко раскрыла глаза:
— Так вы подойдете или нет?
— Нет.
Дверь в смежный кабинет захлопнулась с таким грохотом, что Моника зажмурилась. Возможно, она ведет себя глупо и бессмысленно, но она начала волноваться — не за себя, за Билла Картрайта. Даже если при затемнении положено ездить медленнее, сейчас ему пора бы уже быть здесь!
А если он попал в аварию? Допустим, столкнулись две машины, а его выбросило в окно… Зачем ему было ехать на такси, когда с таким же успехом можно добраться и на поезде? Не стоит ему так транжирить деньги. Тем не менее из-за своего поступка он стал нравиться ей еще больше; каким бы он ни был, по крайней мере, он не скупой…
Она до сих пор плохо с ним обращалась; да, пора это признать. Она стала вспоминать, как он все время держался с ней предельно внимательно, терпеливо, улыбался ей, а в нее точно бесенок вселялся. Она вовсе не собиралась так плохо себя вести. Она ведь совсем не такая; если бы только можно было ему доказать…
Шли минуты. Тилли что-то бормотала за закрытой дверью; скоро застрекотала ее пишущая машинка. Яркий свет бил в глаза. Моника обернула лампочку газетой. Красная кожаная сигаретница стояла прямо под лампой; она протянула было руку за сигаретой, но потом передумала.
Да, она влюблена в него, вот и все. Странные ощущения — словно радость и покорность, сложенные вместе. Вовсе не такие чувства испытывала придуманная ею Ева д'Обри, но в чем-то похожие. Скорее бы он приехал! Она тогда все ему скажет. Ну, не то чтобы скажет… но даст понять…