… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Анатолий оказался фанатом «Песняров», которые недавно на концерте в Кремлёвском зале сделали песню «Тёмная ночь».
Прикинь! В первом ряду верхушка Политбюро: Брежнев, Суслов, там, Подгорный, а они со сцены врубают электрогитарный проигрыш на всю, с ревером…
Ну, и вокал, конечно, у них охрен'eнный – на четыре голоса:
Тёмная ночь разделяет, любимая, нас…
И Анатолий, запрокинув
А почему не петь? Лето, занятий нет, экзамены ещё не начинались, а на нём спецовка:
Скрыпять мое лапти,
Як иду до тэбэ!
Он обещал замолвить слово экзаменаторам, но в техникум поступила лишь треть Орфеев-абитуриентов – Чуба и Владя отсеялись и поступили на завод КПВРЗ.
В начале августа мы сделали директору Клуба, Павлу Митрофановичу, предложение, от которого он не смог отказаться.
Мы будем играть на танцах в Парке КПВРЗ.
Бесплатно.
В каждом из трёх парков города Конотопа – Центральном, привокзальном, заводском – есть танцплощадка.
Все три устроены совершенно одинаково: метровой высоты сцена внутри оркестровой раковины, а перед нею круглая бетонированная площадь, окольцованная двухметровым забором из вертикально стоячих труб; диаметрально напротив сцены – входная калитка опять же из вертикально-трубчатой решётки.
Даже и покрашены все три ограды были одной и той же серой серебрянкой.
Отличие лишь в том, что на ограде в Центральном парке краска не так сильно облупилась.
Моя мама вспоминала, что в её молодости летом на сцене танцплощадки играл духовой оркестр.
Потом всё как-то заглохло и вместо вальсирования молодые конотопчане в тёплое время года стали ходить кругами по аллеям площади Мира заплёванным шелухой от семечек.
И вот настало августовское воскресенье, когда танцплощадка в заводском Парке вышла, наконец, из комы.
Оковы ржавой цепи с висячим замком на входе – рухнули, и мы потянули к сцене возок на резиновом ходу.
Обычно этим возком киномеханики перевозили из Клуба в Парк цилиндрические жестяные коробки с катушками кинолент для сеанса в летнем кинотеатре.
На этот раз он был загружен усилителями и колонками динамиков.
Мы начали устанавливать и собирать аппаратуру. Подключать и пробовать гитары взбряком аккорда, пробежкой по струнам баса.
Короткое эхо приносило эти бздыни обратно от многоквартирной двухэтажки за забором Парка. Оттуда же сбежалась околопарковая пацанва и, не решаясь войти в круг танцплощадки, стала скапливаться за трубным ограждением.
Вот напыщенно важный Чепа устанавливает «кухню» ударника, бухает педальной колотушкой, бряцает по хэту.
Пробуется микрофон:
– Ряссь! Ряссь-два!..
Чепа задаёт темп сухим стуком палочки о палочку.
Раз-два. Раз-два-три-четыре!
Погнааали!
Так вершилась смена эпох в одном, отдельно взятом Парке.
Пацаны, видя, что калитка без охраны, потихоньку втягиваются внутрь, но всё равно держатся поближе к трубам, лишь пара безнадзорных дошколят бегают туда-сюда.
Зашли три девушки и сели под оградой на лавочку без спинки.
Зашла какая-то парочка. Наверное, ту укромную скамейку заняли уже до них.
Вот ещё одна парочка. Тут есть где посидеть.
Танцев в первый вечер не было. Мы играли для себя.
Потом перевезли аппаратуру и инструменты в кассу кинотеатра на первом этаже кинобудки.
То же самое повторилось и в среду.
Да! В среду! Мы играем трижды в неделю – среда, суббота, воскресенье.
В субботу, за полчаса до начала в аллеях Парка уже необычно людно.
На простор танцплощадки заходит Витя Батрак, он же Раб, со свитой своих парней с площади Мира.
Широкие кудри каштановых волос рассыпаны по плечам шёлковой рубахи цвета пиратского флага. Манжеты длинных рукавов – нараспашку. Воротник – тоже, аж до солнечного сплетения.
Он затевает картинный спор с кем-то из парней по поводу противоударности своих часов на широком ремешке.
Ремешок расстёгивается, часы подбрасываются высоко в воздух и хряпаются на бетон площадки.
Парни собираются вокруг удостовериться – вдрызг или ещё идут?
Тем временем, через калитку начинает вливаться поток молодых людей обоего пола.
Всё. Город поверил, что в Парке КПВРЗ играют танцы.
В воскресенье танцуют – все.
Кружк'aми.
Кружок из десяти-пятнадцати танцоров вокруг двух-трёх сумочек положенных на бетон. Каждый кружок танцует по-своему.
Сверху хорошо видно.
Те вон твистуют. Эти, типа, изображают конькобежцев на длинную дистанцию – плывут, сцепив руки за спину. А там до сих пор ещё лишь «семь-сорок» ногами выписывают.
Иногда в отдельных кружках визжат или вскрикивают.
В следующую субботу у входа на танцплощадку возникла тётя Шура-контролёр, в своём вечном шлёме-платке, и заворачивает всех в сторону кассы летнего кинотеатра.
Вход пятьдесят копеек.
Мы с Владей подходим к тёте Шуре. Мы возмущены. Что за дела? Мы ж за бесплатно!
Тётя Шура невозмутима. Приказ директора.
Владя, белея в сумерках своей водолазкой с коротким рукавом, кричит всем подходящим от лестницы Путепровода, чтоб заходили так – танцы бесплатно!