… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Там из концертного зала на втором этаже, где когда-то шли КВНы, вынесли кресла и получился паркетный танцзал. Но дело даже не в этом.
У ресторанной группы из Мурманска, в составе из четырёх музыкантов от двадцати до двадцати пяти лет, была фирменная аппаратура, орган «Роланд» и самое главное – они пели. И пели они в профессиональные микрофоны с эхом.
– Раз! …ас-ас-ас… Два!…ва-ва-ва…
«Орфеям» с их домодельной экипировкой пришёл «гаплык».
Да, оставались ещё концерты,
Мать Ольги вместе с нерасписанным отчимом уехали обратно в Феодосию – взяв с Ольги клятву приехать через две недели, а «шпицы» бросили якорь в Конотопе.
В конце февраля я провожал Ольгу с четвёртой платформы Вокзала.
Она села в последний вагон и, когда поезд дёрнулся, помахала мне через стекло двери.
Я уцепился за поручни и вспрыгнул на ступеньки под запертой вагонной дверью.
Поезд быстро набирал скорость, она испуганно кричала за стеклом не слышно что, но я знал что делаю и спрыгнул в самом конце платформы, потому что дальше начинались рельсы и шпалы других путей, где точно ногу сломишь.
В марте я написал ей письмо. Очень романтичное. Что над слесарными тисками моего рабочего места мне видятся её небесные черты.
Нет, у Пушкина я не списывал, но суть и дух были теми же – с поправкой лексикона и орфографии на полтора века.
По понятиям экспериментального участка Ремонтного цеха такое письмо мог написать лишь полный пиздострадатель.
Хотя, они его не читали, как, впрочем и она – письмо не застало её в Феодосии.
Ольга вернулась в Конотоп сообщить мне, что беременна.
В те времена – плановой экономики и заботы о нуждах населения – презервативы продавались даже в газетных киосках по три копейки за штуку.
Но для меня они являлись лишь словом из анекдотного фольклора и я понятия не имел что значит «предохраняться».
Потом она приняла какие-то таблетки и всё обошлось.
Весна пришла ранняя, дружная, тёплая.
В середине апреля я открыл «дачный» сезон ночёвки в сарае. Подмёл его и перенёс постель на зимовавшую там кровать.
В тот же вечер в Парке я позвал её «к себе».
Она неожиданно легко согласилась.
Я был счастлив всё дорогу от Парка до Нежинской.
Мы шли в темноте, плотно поймав друг друга за талии.
Через двор Турковых и палисадник под окном нашей хаты прокрались мы в сарай и я запер дверь на крючок.
В промежутках между нашими связями я, по завету Вилье-Инклана, восстанавливал равноправие между «руками, которые уже знали всё и глазами, которые всё ещё ничего не увидали».
Для этого я зажигал спички, одну за одной, и не позволял ей натянуть на себя одеяло.
Мы проснулись на рассвете и я проводил её через оглушительную тишину совершенно пустых улиц до хаты её подружки Светы, чтоб у неё имелось алиби для тёти Нины.
Первый утренний пешеход попался мне на обратном пути аж за Базаром.
Он шёл навстречу по другой стороне Богдана Хмельницкого.
Мне с ней было хорошо, но я хотел от неё избавиться.
Во-первых, хорошо было не всегда.
В тот раз, когда мы ездили на Сейм и я завалил её в ивняке, всё получилось как-то плоско и то что было, было не то.
Правда, мы реабилитировались, когда она зазвала меня в душ у себя на работе.
Да, она устроилась работать в городе. Разносила телеграммы с Главпочтамта.
( … трудно поверить, но даже тогда, в отсутствие сотовых телефонов, люди как-то ухитрялись выживать.
Им помогали в этом телеграммы.
Прямо домой приносят бланк в половину тетрадного листка, а на нём наклеены бумажные ленточки из телеграфного аппарата с напечатанными словами:
буду шестого в два вагон четырнадцать
Телеграммы сообщали самую суть, потому что платить надо за каждое слово и за каждый знак препинания, включая адрес того, кому её посылаешь.
Копейки приучают к лаконизму.
Конечно, если денег девать некуда, в конце можешь добавить:
целую зпт навеки твой тчк
А доставляют телеграмму работники Главпочтамта в маленьких чёрных сумочках:
– Вот тут распишитесь в получении …)
В пять часов у неё закончилась смена и мы встретились у обложенной крупножёлтыми плитками пятиэтажной Гостиницы напротив Универмага.
На первом этаже, кроме входа в Гостиницу, есть ещё пара стеклянных витрин с входами в Междугороднюю Телефонную Связь и в Главпочтамт.
Ольга отвела меня к служебной двери с обратной стороны здания.
В длинном коридоре она прошла вперёд и махнула мне из дальнего конца.
Некоторые двери были открыты и там сидели женщины, спиной ко мне, перед своими окошечками в стеклянных стенках-перегородках.
Мы спустились в широкий зал с длинными окнами над головой и рядком душевых кабин вдоль стены.
Зайдя в одну из них, мы разделись и Ольга пустила горячую воду.
( … в каком-то из 90-х годов, в одном мафиозном боевике, сцена в душе между Сильвестре Сталлоне и Шэрон Стоун была признана самой горячей эротикой года.
Так они же её у нас сплагиатили!
С опозданием на двадцать лет.
А теперь мне твердят, будто в СССР не было секса.
Всё было!
Просто начиналось оно на другую букву …)
В конце нашей е… то есть… сцены, мелькнул ещё такой кадр, которого Голливуд не показал.