… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Это когда по упругим белым ляжкам Ольги, между крупных капель и дорожек бегущей душевой воды, поползли два-три белесо-мутноватых выбрызга…
Я где-то уже видел этот кадр, но не мог припомнить где…
Да, я начал предохраняться.
( … незавершённое книжное образование порой сбивает с толку.
У меня, например, сложилось такое мнение, что «онанизм» это когда исключительно руками – дрочить и кончить.
Но, оказывается, ещё в Ветхом Завете был мужик по имени Онан, который в конце полового акта своим семенем поливал
Заключительный аккорд, так сказать.
Аккорд, конечно, полная л'aжа – совсем не в тональности, но зато предохраняет от нежелательных зачатий …)
Вобщем, во-вторых, меня напугала первая беременность Ольги – а вдруг она опять залетит, что тогда?
Я не хотел себя связывать и, чтобы развязаться, в один из вечеров на крыльце Светкиной хаты сказал ей, что нам пора расстаться.
Она заплакала.
Я закурил.
– Почему?
– Так надо. Я встретил другую.
– Кто? Имя!
– Ты всё равно не знаешь.
– Нет, скажи!
– Вобщем, одна Светка.
– Где живёт?
– Возле цыганского посёлка.
– Ты врёшь!
– Я не вру.
Я прикуриваю вторую сигарету от первой. Как в итальянских чёрно-белых фильмах.
Мне совсем не хочется курить. Сигарета горька и противна. Даже подташнивает.
Докурив до половины, я сдался.
Я сдался обеим – я не смог докурить сигарету, я не смог порвать с Ольгой.
На следующей неделе она мне объявила, что снова беременна и у неё уже нет тех таблеток.
Я позвал родителей в сарай, потому что нам надо поговорить.
Они зашли туда притихшие – такого ещё никогда не бывало.
Я сел на стул под окном в изголовьи кровати.
Мама осталась стоять, только опёрлась о кроватную спинку.
Отец тоже стоял положив руку на длинный ящик-верстак вдоль второй стены.
И я объявил, что женюсь на Ольге.
– Как женишься?– спросила мама.
– Как благородный человек, я должен жениться,– ответил я.
Родители переглянулись. Отец молча дёрнул головой. Мама так же молча повздыхала.
Они сели на кровать и стали обсуждать в деталях, как будет жениться благородный человек.
Когда мы с Ольгой подали заявление в ЗАГС, о том, что желаем вступить в брак, нам там выдали бумажку для покупки обручальных колец со скидкой, в салоне для новобрачных.
В Конотопе был такой салон, но в нём ничего не было кроме двух пыльных манекенов – жениха и невесты.
Пришлось ехать в Киев.
Лёха Кузько поехал с нами. Он уже прошёл через всё это, когда женился на Татьяне, и знал места.
Кольцо Ольги было пожелтее, а у меня пошире и гранённое, словно мелкая чешуйка.
Ещё купили мне туфли, а ей белое шёлковое мини-платье с пупырышками, и фату.
В августе мы расписались в Лунатике.
Зал торжеств там тоже на втором этаже, но в противоположном крыле от танцзала.
В ДК мы приехали на такси.
На входе в зал нас встретили электромузыкой ребята «халтурщики».
Гитарист с давним глубоким шрамом на щеке был мне знаком. Он сделал круглые глаза и пожал плечами.
А, плевать; всё равно с футболом у меня никогда не получалось…
Женщина в тёмном платье, очках и перманентной завивке зачитала нам с Ольгой права и обязанности молодой семьи – ячейки общества.
Мы подписали бланк. Лёха со Светой тоже.
Вот и всё – конец мечтам…
Лабухи заиграли марш Мендельсона и мастер, из фотоателье через дорогу, сфотографировал нас аппаратом на треножнике.
На снимке потом оказался не слишком радостно улыбающийся волосатик с виновато вздёрнутым воротником у пиджака от прошлогоднего выпускного костюма.
Ольга получилась хорошо, только лицо недовольно грустное.
Наверное, она не хотела связывать себя всего в шестнадцать лет.
На свадьбе у нас играли «Орфеи».
Бесплатно, разумеется.
Жульку заперли в будке, а в кругу, что он вытоптал за всю свою собачью жизнь на цепи, поставили инструменты и аппаратуру.
Вдоль сараев, параллельно штабелю искрошенного кирпича, стоял длинный стол под сенью вековых американских клёнов.
Мы с Ольгой сидели спиной ко двору Турковых, на длинном меху чёрного овчинного полушубка отца, которым застелили наши с ней два стула.
Вокруг стола сидели Архипенки, дядя Вадя с женой, Ольгина мать со старшей дочерью, тётя Нина с дядей Колей, ещё какие-то родственники Солодовниковы, соседи по Нежинской и из ближайших улиц – Крипаки, Плаксины, Кожевниковы; Владина мать; сменяющие друг друга хлопцы с Посёлка, всегда готовые выпить на дурняк…
Гуляли допоздна при свете пары электролампочек на клёнах.
Кричали «горько!», моего отца и Ольгину мать усадили в один возок и катали по улице (ей не очень понравился этот старинный красивый народный обычай), Квэк обнажился до пояса и танцевал, держа перед собой большой топор, что взял в сарае, но дядя Коля начал ему подхлопывать – типа, он тоже рокнрольщик и, улучив момент, забрал топор и хлопцы поволокли Квэка к нему домой – сам бы не дошёл, а Чепа и сестра Глущи совокуплялись в палисаднике в позе раком.
Короче, нормальная поселковая свадьба получилась.
Уже заполночь мы с Ольгой удалились в супружескую опочивальню в своём сарае.
Правда, перед первой брачной ночью пришлось лопатой выбросить то, что Квэк наблевал у входа и вымести окурки сигарет, с которыми тут прятались Ольгины подружки.
Знал бы – замок на двери повесил.
Бабина в магнитофоне оказалась перекрученной, а у меня ж там стояло на песне с французской эротикой. Попробуй теперь найди.