… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А я сидеть не могу; меня туда-сюда таскает – из гостиной на балкон, с балкона в гостиную. Я Игорька попросил – пусть бумагу найдёт и пишет чего скажу. Типа, там:
Мир – обезглавленный небом…
потом ещё:
Ватные тучи лезут и трутся об мозг сквозь череп…
всякая
Вобщем, только уже в электричке, между станциями Плиски и Круты, у меня отходняк пошёл.
А те психоделические лоскутья Жомнир потом в факультетской газете поместил, рядом с «Translator’ом», до того ему понравилось.
Но речь не об этом, а про лекцию Скнара.
Мне ж тогда Рабентус на пару косяков уделил. Так я, зная какая это термоядерная дурь, уже не злоупотреблял, проявлял умеренность.
И вот в такой, умеренном до тихого, состоянии зашёл я на лекцию, а то до общаги идти далеко показалось.
Сидим, значит, а Скнар читает из-за кафедры.
Я смотрю – хорошая какая кафедра! Фанера жёлтая, вся полированная.
Потом вдруг не понял – что за дела? Скнар зачем-то на латынь перешёл.
Прислушиваюсь: точно – латынь!
Причём шпарит покруче Люпуса, но так распевно как-то, и глаза вверх устремил, типа, к тебе взываю de profundis!
Я насторожился – Скнар, или не Скнар?
Присматриваюсь, а от Скнара там один только бюст остался.
Серьёзно, на жёлтой кафедре стоит бюст Скнара, без рук даже – одни плечи. Но голова говорить продолжает.
А на верхней губе у него ямочка, и вот стала она углубляться, темнеть и превращаться в усики Адольфа Гитлера.
Ну, ни хрена себе! В советском вузе бюст Гитлера лекцию читает, причём на латыни!
Молодец Скнар!
Не всякий преп решится отчебучить такую лекцию. Без него я б и поныне думал, что если лекция, то обязательно туфта.
Стереотипы, они очень привязчивы.
А у Жомнира я на дому учился.
Как очередной рассказ переведу, приношу к нему домой и он его целый вечер драконит – тут не то, там не так.
Да я и без него чувствовал, что фраза «лорд впав на рейки» – не то; но почему? И как по другому сказать?
– А то вже твоя справа. Шукай.
– Может так: «лорд жвакнувся на рельси»?
– Нi! Це вже перебор.
Угодить ему невозможно, всегда найдёт к чему придраться.
И потому работа с Жомниром стала хорошей школой не сдаваться.
После тисков украинской «мови» тянуло расслабиться. Я попросил у Жоры Ильченко одну из книг, что он прикупил в Индии и начал переводить её на русский.
Не толстая такая книжица, страниц на двести; автор Питер Бенчли, писатель в третьем поколении, то есть и дед, и папа занимались тем же ремеслом.
Название – «Челюсти», про акулу-людоедку.
Профессиональный винегрет, всего понемногу – откушенные конечности, любовная линия, шериф, мафия проездом.
Правда, заключительная сцена гибели акулы без зазрения совести списана из «Моби Дика», но кто теперь читает Мелвилла?
Я исписал несколько общих тетрадок. Закончил зимой в Конотопе.
Значит это была ночь с субботы на воскресенье, или зимние каникулы.
Часы на стене кухни показывали далеко заполночь, последнюю точку я намалевал на полстраницы – хотел извести пасту в ручке, но она так и не кончилась.
Я выключил свет и лёг на диване в гостиной. За двумя большими окнами стояла какая-то белесая ночь, наверное, снег отсвечивал. И мне казалось, что она, эта ночь, как-то аж налегла на стёкла окон, вот-вот вломится.
Пришлось поскорее заснуть – никогда не любил ужастики.
А тетрадки те моя сестра Наташа потом дала кому-то почитать и они бесследно ушли по рукам.
Всё это хорошо, но когда же о главном?
Ира.
Мои отношения с ней в тот период можно передать одним словом – м'yка.
Если хорошенько поднапрячься, то можно и пару слов подобрать – м'yка мученическая.
Начать с того, что возобновление с ней отношений в Нежине оказалось непростым делом.
Зачем возобновлять?
Так ведь я ж был влюблён!
С первого взгляда на той тропе через мокрые стебли кукурузы.
И не следует забывать, что по своей натуре я – однолюб. Раз уж влюбился, то разлюбливать, перелюбливать – не по мне.
Недаром из крылатых выражений отец мой чаще всего повторял, что моя лень-матушка раньше меня родилась.
К тому же, Нежин подтвердил правильность моей влюблённости – при всей многоликости, многоногости, многобёдрости, многогрудости выбора – ей не было равных.
Начиная с одежды – в эпоху дефицита она умудрялась выглядеть по-европейски, как в фильмах итало-франко-германского производства.
Переходя к белью – я в жизни ещё не видел столь утончённо женского белья.
Обращаясь к самому важному – к телу.
Такие тела как у неё я видел только в ванной на Объекте, сидя рядом с огнём пылающим в титане, когда рассматривал изваяния богинь, дриад и нимф Эллады на чёрно-белых иллюстрациях в книге «Легенды и мифы Древней Греции».
А вот походка у неё современно немецкая – размашисто широкий шаг, решительный взмах рук.
Круглое лицо, высокие скулы, нос с крохотной горбинкой, широкие, но не вывернутые губы, правильный подбородок; волосы – идеальной длины, причёска – моей излюбленной формы.