… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
При взлёте я всё думал и переживал, чтобы без меня не привезли асфальт.
На том профсоюзном собрании главный инженер объявил, что строители не успели завершить работы – у них пошли «диезные дела».
Для незнакомых с нотной грамотой он приложил два пальца правой руки к двум на левой, крест-накрест, изобразив решётку.
Поэтому заканчивать придётся тем, кто будет жить.
Речь шла о здании позади общежития, тоже бывшей ферме, которое тоже переделывалось в общежитие, но уже не из одиночных
На переезд в незавершёнку записалась семья Аксяновых и я, а бессарабцы не захотели.
Комнаты в будущем общежитии оказались просторными и высокими.
Я выбрал те, что смотрели на лиман.
Правда, в них надо ещё оштукатурить стены из цементных плит и вставить оконные стёкла; и дверей пока что тоже не было, как и пола.
Для пола один раз привезли кучу чёрного горячего асфальта. Аксянов с помощником на тачке завозил асфальт к себе в квартиру, а я двумя вёдрами в свою.
Они успели покрыть пол в одной из комнат, а я только в половине, зато качественнее.
Вот почему, пока самолёт набирал высоту, я не хотел, чтоб без меня привозили асфальт.
Потом я начал смотреть в иллюминатор.
В безоблачном небе луны не было, но зато светили звёзды – множество далёких звёзд. Внизу тоже светились огоньки городов и посёлков, такие же маленькие, как звёзды в небе.
Я подумал: не заблудился бы лётчик среди всех этих звёзд.
Потом далеко внизу под крылом самолёта я различил огоньки фонарей повторявших расположение звёзд одного из двух известных мне созвездий – точь-в-точь: Малая Медведица – и успокоился: с ориентиром из путеводной Полярной звезды невозможно же сбиться с курса.
В шесть утра я сошёл с поезда Киев-Москва на нежинском вокзале и первым автобусом приехал на Красных партизан.
Дверь открыл Иван Алексеевич и начал удивляться, что я так исхудал.
Я отнёс синюю пластмассовую сетку с абрикосами на кухню, а сам с красными розами пошёл в спальню мимо дивана в гостиной, на котором начинала уже шевелиться тёща.
Вы ещё спали.
Я положил розы на стол перед трюмо и заглянул за тюлевую занавеску окна – на подоконнике платочка с якорем не было.
Ладно, потом спрошу.
Я разделся, лёг и обнял Иру в длинной белой ночнушке.
– Ой! Это ты?
– Да.
– Ой! Ты что такой тощий?!
– Тише, ребёнка разбудишь.
Потом Ира рассказала, что её сестра Вита тоже ездила в Одессу к родственникам.
Она хотела проведать меня на шахте, доехала до Новой Дофиновки, но жительница посёлка, Наталья Курило, отсоветовала продолжать путь – слишком дорога негодная.
– Да, она у нас в конторе сидит.
– Она жаловалась, что ты вообще никого слушать не хочешь, только мастера.
– Ей откуда знать, она наверху сидит.
– Значит, знает. А как там?
– Там – класс… Море такое – вообще… Корабли над полем…
– Совсем как кощей стал… Ты там был с кем-нибудь?
– Ты что?!
– Тихо, ребёнка разбудишь! Ну… ты так делал… раньше никогда так не делал…
– А-а… У камнерезной машины перенял. Её диски так движутся.
– Какая у тебя там должность?
– Длинная – помощник машиниста камнерезной машины. Но сам себя я покороче называю – фалличный ассоциатор.
– Это что?
– Из древне-греческого. Долго рассказывать.
– А жилищные условия там как?
– Две комнаты будут. Большие. Толик со второй машины говорил, они хорошо расположены. Зимой ветер задувать не будет. Он с другой стороны. А под окнами – лиман.
– Ну, ты худющий!
– Тише, ребёнка разбудишь.
Но ты всё равно проснулась.
– Слушай, а платочек где, что я на подоконнике оставил?
– Какой платочек? Я не видела.
Вобщем-то, всё верно. Чтобы увидеть надо знать что ищешь. Вон и я в первую минуту море не признал…
( … так кораблик и не нашёл своё пристанище, а потом и вовсе пропал.
Может где-то до сих пор бороздит просторы вселенной …)
Конечно, не слишком-то приятно было услышать, когда Ира сказала, что в роддоме ей сказали, что её девственная плева не была прорвана и тебе пришлось сделать это с обратной стороны.
Я, со своей стороны, никаких перемен не ощутил после такой неортодоксальной утраты девственности.
Особого чувства вины я тоже не испытывал, потому что всегда старался как мог. К тому же, истории известен по крайней мере один случай, когда рожала дева.
Что касается случая в нашем, не святом семействе, то это результат программирования через роман француза Эрве Базена, который я читал ещё в отрочестве.
Там, правда, до родов дело не дошло, но, всё равно, мне не всё можно давать читать.
Я съездил в Конотоп за тёплыми вещами – кожух, резиновые сапоги. Отец отдал мне свой чёрный флотский бушлат с пуговицами в два ряда.
Я даже гитару взял, потому что ехал обосновываться всерьёз и надолго.
В Конотопе тоже все охали, что от меня только половина осталась, но я себя великолепно чувствовал.
Моя мать зашила вещи в белую холстину. Получился большой и плотный тюк.
Но нужно было сделать ещё одно дело. Сделать и – унести ноги. Сделать и залечь на дно в шахте «Дофиновка».
( … на протяжении всех этих пяти с чем-то лет я знал что за всё надо платить; ничто не даётся даром.
И речь идёт не о деньгах за плитку, или ком запаренной анаши; это – само собой. Я имею в виду плату по большому счёту за «пушнину», за все приходы и улёты.
И чем ближе к финальной черте в корыте общего писсуара на киевском автовокзале, тем явственнее я осознавал, что мне известно даже кто именно платит непомерно высокую, дороже всяких денег, цену за мой кайф.