… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Теперь, уже все вместе, мы начинали ожидать свой автобус.
Мы образовывали широкий круг, но не для хоровода, а стоя на месте обменивались новостями, приколами, или глазели вокруг и комментировали жизнь привокзальной площади.
Движения автотранспорта на ней, практически, не наблюдалось, а стояли круги других организаций; но наш самый широкий и весёлый.
( … в кругу есть что-то семейное, зачаток общности; в нём ты видишь больше лиц, чем в строю …)
Наконец, из улицы Клубная показывался наш автобус – «наша чаечка» (по имени тех
Он не спеша пересекал трамвайные пути и, въехав на площадь, миновал одноэтажное строение вокзальной милиции у дальнего угла вокзала и столб со знаком стоянки такси, которые, почему-то, под ним никогда показывались.
Завершая свой неторопливый круг почёта по площади, автобус останавливался возле нашего круга и распахивал двери.
Отсюда он повезёт нас мимо Лунатика, мимо двенадцатой школы, мимо трамвайного парка На Семь Ветров, где наша бригада сойдёт возле 110-квартирного, а автобус поедет дальше, увозя в СМП остальных его работников.
Но не все рабочие нашей бригады приезжали автобусом; большая часть её жила в 50-квартирном и в бараках общежития, тоже На Семи Ветрах, и они приходили пешком.
Мы переодевались в вагончике из длинных окрашенных коричневой краской досок.
В небольшом тамбуре-прихожей толпилась груда опёртых на стену лопат в засохшем цементном растворе вперемешку с покорёженными жестяными вёдрами, из которых торчат рукояти наших кельм и кирочек, и белёсая леска железных отвесов.
За тамбуром открывалась низкая комната с одним окном, столом и узкими шкафчиками для одежды в обоих концах комнаты. Большую часть её занимал короб из азбесто-цементных листов, в котором прятались тэны-нагреватели электрического отопления.
Женщины переодевались в вагончике мастера.
Тот, в отличие от нашего, стоял не на земле, а на высоких колёсах и потому нуждался в приставном крыльце. И в нём было два окна, и он разделялся на два отсека: один для мастера и пухлых пачек чертежей, второй – женский.
Ночью в отсеке мастера спали два сторожа-пенсионера поочерёдно сменявшие друг друга.
Один из них, с боевой фамилией Рогов, носил гимнастёрку с орденскими планками, офицерский ремень, галифе и хромовые сапоги, а на голове суконную фуражку по моде тридцатых годов, как у маршала Жукова на Халкин-Голе, когда тот ещё был комбригом.
Из-под её длинного суконного козырька виднелось изношенное в походах лицо римского легионера-ветерана и обида на кого-то из руководителей собеса.
Источником обиды стала случайно услышанная реплика начальника своему заместителю по поводу Рогова:
– Ладно, потерпи, их уже немного осталось.
Второй сторож одевался в цивильное, а прежде носил форму милиционера и устраивал садистский тест поддатым мужикам; если смогут выговорить «Джавахарлал Неру» – отпускал, а если нет – в вытрезвитель.
( … Конотоп есть Конотоп, тут и простому милиционеру известно кто был первым президентом Индии …)
Во время своего дежурства бывший милиционер закрывал окно в отсеке мастера изнутри листом картона. Иначе он не мог заснуть.
В молодости он служил в частях направленных на борьбу с бандеровцами и в закарпатских казармах окна на ночь закрывали щитами из толстых досок, чтоб сон военнослужащих не потревожили бандитские гранаты через стекло.
После переодевания вся бригада сходилась в мужском вагончике каменщиков на обмен новостями Семи Ветров, барачных общежитий и самого Поезда.
Правда иногда Григорий начинал катить на Гриню, что в 8:00 тот обязан стоять на линии, звенеть кельмой и мантулить кирпич на кирпич.
Гриня в ответ хихикал и говорил:
– А как же!
Покуда не подвезут раствор и кран не подаст его на линию, делать там каменщику нечего.
Раствор привезёт самосвал. Он задерёт свой кузов над рядами пустых растворных ящиков из листового железа и раствор поползёт по крутому наклону, но полностью не вывалится.
Хорошо, если половина.
Во-первых, по пути от РВУ раствор осел и уплотнился – в ящики скатилась лишь выжатая из раствора вода, во-вторых, железо кузова покрыто коркой от налипшего, застывшего, примёрзшего раствора из предыдущих привозов.
Надо подняться на отвисший задний борт, который качается под ногами в своих петлях; упереть для устойчивости одну ногу в боковой борт и, стоя второй ногой на узкой кромке заднего, качающегося, борта, подрез'aть лопатой застрявший в кузове раствор, чтоб он пластами соскальзывал в кучу на ящиках.
Когда подрезанный пласт с шуршащим шумом поползёт и свалиться, кузов дрогнет и бурно зашатается от облегчения.
Тут важно сохранить равновесие.
Самосвал уезжает оставив горку раствора на 4-5 ящиках.
Это неправильно – каждому каменщику полагается отдельный ящик.
Катерина и Вера Шарапова лопатами восстанавливают справедливость.
Хотя у ящика имеется четыре петли для крючков, его цепляют только за две, по диагонали, чтобы кран в один подъём подал раствор сразу двум каменщикам.
Больше не получается – на «пауке» только четыре крючка.
А тем временем каменщики подняли из вагончика на линию свои инструменты.
Та часть стены, на которой предстоит работать бригаде, называется «захватка». Из конца в конец захватки зачаливается «шн'yрка» – толстая леска местами испачканная присохшим раствором, с хвостатыми узлами в тех местах, где неосторожный удар кельмой перебил её, туго натянутую вдоль укладываемых кирпичей, вызывая восклицания остальных каменщиков: