… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
А жаль, он так интеллигентно матерился:
– Идите Вас на хуй, пожалуйста.
Так и веет набережными культурной столицы.
СМП-615 базировался в Конотопе, но имел свои филиалы и в других местах: пару грузчиков в Киеве; стройбригаду с автокраном в Бахмаче; бригаду с трактором «Беларусь» в Ворожбе…
По третьему делу проходил мастер-прораб бахмацкой бригады.
Там закончили какой-то строительный объект и одолженный в других организациях
Прораб заметил, что груда земли скапливается на бракованной панели перекрытия, которая осталась после строительства. Вот он и перебросил эту панель во двор какого-то знакомого, или родственника для перекрытия погреба вырытого в земле.
Объект благополучно завершили, а прораба кто-то заложил: расхищение социалистической собственности.
На заседании суда у меня к преступнику был всего один вопрос:
– Что стало бы с треснувшей панелью, если бы ею не перекрыли погреб?
Он недовольно пожал плечами и ответил:
– А что может стать? Осталась бы под грунтом.
Я потребовал объявить прорабу благодарность за вклад в повышение общего благосостояния советского народа.
Неважно, кто кому родственник, но мы – единая семья.
И этот мой вердикт не прокатил.
На следующем отчётно-выборном профсоюзном собрании никто и не заикнулся выбирать меня в товарищеский суд.
Как будто у меня того диплома в жизни не было.
Когда тебе исполнился один год, ты приезжала в Конотоп. На неделю, или две – не надолго.
В то лето шли частые грозы. После одной из них я повёз тебя в коляске на прогулку.
Моя мать и Ира долго были против, а мне не хотелось сидеть в доме и ждать следующего ливня.
Наконец, Ира позволила и они легли спать дальше – в дождь на сон тянет.
На дороге встречалось множество больших луж, но мы с тобой всё равно дали круг чуть ли не по всему Посёлку – от конечной трамвая до Богдана Хмельницкого и обратно по Профессийной.
Ты была тепло одета и спала под поднятым верхом и застёгнутым фартуком коляски.
Только уже в конце Профессийной, когда с обода переднего колеса соскочило кольцо резины, ты проснулась, села и схватила кольцо, которое я положил поверх застёгнутого фартука.
Ты схватила его обеими руками, как рулевое колесо, но я отобрал эту мокрую резину.
Ты чуть захныкала, однако, не надолго.
До Декабристов оставалось уже недалеко и мы доехали на одной паре колёс коляски.
Кстати, твой дед Коля так и не научился выговаривать слово «коляска». Он называл её тележкой.
Наверное, это стереотип впечатанный в гены рязанских крестьян. На колясках ездили одни лишь баре, а наши обходились телегами.
Через пару дней погода разгулялась и я вывез тебя на поле рядом с конечной трамвая.
Я достал тебя из средства передвижения и поставил на зелёную траву. Стояла ты не слишком твёрдо и опиралась рукой на коляску.
Я лёг рядом в траву.
Зелёное поле уходило вверх, в синее небо, и над ним пели жаворонки. Громко. Звонко.
Ты так и стояла. Пока на красных колготках не проступило тёмное пятно влаги.
Пришлось увозить тебя на переодевание.
В другой раз я взял запасные колготки и повёз тебя на пруд Шаповаловки, куда мы с Кубой гоняли на великах. Недалеко, километров пять.
Ты спала всё дорогу.
Шаповаловский пруд большой. Я поставил коляску на низком песчаном берегу – посмотреть как ты среагируешь на незнакомый мир. Ведь прудов ты ещё не видала.
Это как первый выход из космического корабля на неведомую планету.
Ты проснулась и села. Я стоял позади поднятого верха, чтоб не мешаться в первые впечатления.
Ты повернулась влево – из коляски видна была лишь ширь пруда подёрнутая мелкой рябью; направо тоже оказалась непонятная, невиданная за всю жизнь субстанция – и ты разревелась.
Ну ещё бы! Проснуться неизвестно где и совсем одной.
Мне пришлось показаться и мы покатили обратно.
На Декабристов 13 от калитки к стойке крыльца веранды была натянута бельевая верёвка. На ней висело высохшее бельё, а ты сидела в коляске рядом.
Моя мать стояла перед ней с тазиком – вышла снять стирку.
Ты вдруг ухватилась за что-то висевшее рядом и поднялась в коляске во весь свой рост.
Моя мать сказала мне убрать ребёнка, а ты, в ответ, отпустила бельё и вскинула обе руки, словно в танце. Вот как я умею!
В глазах моей матери мелькнуло что-то такое тёмное и жуткое, что я инстинктивно отдёрнул тебя.
Вернее, я потянул на себя ручку коляски и тем самым выдернул её дно у тебя из под ног.
Ты кувыркнулась через бортик на землю двора, хорошо, что мягкую, хорошо, что на спину.
Я тут же подхватил орущую тебя на руки, но мимо сарая уже неслась пантерьими прыжками Ира – колотить меня кулаками по голове и по плечам, потому что руки мои были заняты тобою.
Обратно в Нежин мы везли тебя переполненной электричкой. Народу набилось столько, что в проходе стояли.
Когда я относил твой пластмассовый горшок с крышкой в тамбурный туалет, пришлось держать его над головой, как поднос официанта в переполненном трактире.
( … У меня в памяти есть два набора картинок – апокалиптические и душещемящие.