… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
Тогда мне, в виде компромисса, предложили переодеться в чистое, бухнуть и снова одеть робу.
Впоследствии процедура сократилась. Я просто раздевался до нижнего, делал пару вежливых глотков и опять натягивал спецуху.
В нашей бригаде к принципам относились уважительно и принимали меня даже в неглиже.
Вот только крановщик Виталя взрывался и выходил из себя:
– Чё ты ему оставляешь? Он же всех спалит.
– Не, он не стукач.
– А если мастер зайдёт, его в трусах увидит;
Но крановщик не член бригады, а Виталя даже и не конотопчанин. Он на работу приезжает из Бахмача, а что бесится так это темперамент у него такой.
Как-то в обед, после первой кружки, он начал строить смехуёчки:
– Ну, чё ты влип в тот «Всесвит»? Иди и тебе налью. Но только не раздеваться. У меня тоже принципы.
Он хохотал, весело блестел глазами, хватал бутылку четырёхпалой кистью и наливал себе и Кирпе.
Долг платежом красен.
В обеденный перерыв следующего дня я взял в гастрономе бутылку «Золотой осени» и плитку шоколада. Виталя с Кирпой играли в вагончике в карты.
Я не спеша разделся до трусов и начал подавать коллегам возвышенный пример сибаритского отношения к жизни, отхлёбывая понемногу из бутылки за 1 руб. 28 коп., вприкуску с дорогим шоколадом.
( … это вовсе не месть была, а чистая педагогика …)
Виталя долго сдерживался, но темперамент взял своё:
– Блииин! Бормотуху с «Алёнкой»! Во, извращенец!
Но это он, конечно же, из зависти – сам-то в жизни так не пробовал.
И я невозмутимо допил всю бутылку, даже и Кирпе не оставил, который Витале вчера подхихикивал.
( … хотя порой закрадывается сомнение – точно ли это педагогика, или всё же мстительный эксгибиционизм?..)
Но это исключительные случаи, а в основном я был непьющим, пока не грянул указ.
В четверг я малость перекайфовал в парной и на выходе из бани время перевалило уж за семь.
Прежде я б и внимания не обратил на это – счастливые часов не наблюдают – однако, указом по борьбе за трезвость торговля алкоголем поставлена в жёсткие рамки. И где теперь я выпью пива?
В забегаловке по ту сторону площади Конотопских дивизий вместо обычного сиянья флуоресцентных ламп внутри виднелся лишь свет одинокой дежурной лампочки.
С грустью проходил я мимо, покуда не заметил, что дверь забегаловки открылась и пара мужиков спустились с высокого крыльца.
Ну-ка, ну-ка, поглядим!
Незапертая дверь подалась под лёгким нажимом.
Тут и впрямь горела лишь одна лампочка в 100 ватт, как раз над пивным краном, но из крана текло пиво в бокалы!
Мужика разбирали их и отходили к высоким круглым столикам. Если б не скудное освещение – всё как в старые добрые беззаконные времена.
Нет, не всё. Нету прежнего шума и гама тёплых дружеских разговоров.
Продавец в белой поварской куртке раз за разом предупреждает из-за стойки:
– Тише, мужики, и давай по быстрому! И так нарушаем.
Нет кайфа в кайфе под кнутом секундомера.
Здесь, в полутёмном зале подземелья, где не различить лица пьющего за столиком напротив, мы словно последние остатки ордена тамплиеров после его разгрома и предания анафеме. Прячемся от безалкогольных соглядатаев и доносчиков. Последняя торговка может тыкнуть в тебя пальцем и заорать:
– Держи его! Хватай! Зовите милицию!
Мы вне закона.
Честно говоря, забегаловки мне не сильно нравятся.
Стоишь в очереди и смотришь как подваливают корифаны и просто знакомые к стоящим впереди тебя:
– Братан, и мне парочку.
И вместо одной очереди выстаиваешь, фактически, две-три.
Ещё противнее, когда до крана уж совсем рукой подать, тебя вдруг толкает в бок полузнакомый кент – подмигивает, лыбится:
– Ты ж не забыл, что и мне три кружки.
Нет, в следующий раз уж лучше я в кафе; там только бутылочное, подороже, но этих наглых хвостопадных рож не будет.
И после очередной бани я гордо прохожу мимо забегаловки и топаю до кафе.
– Пива нет.
Блин! Придётся на Мир переться.
Но и в кафе рядом с кинотеатром тоже пива нет. Последний шанс – вокзальный ресторан.
Та же картина. Но ведь это четверг!
Пришлось брать бутылку белого вина.
Столы в ресторане большие, человек на десять каждый в окружении тяжких стульев в кожаной обивке, а посетителей почти нет.
Я уселся за один из столов где-то посреди зала и начал наливать в фужер как будто цежу пиво из бутылки – тонкой, словно спица, струйкой. Так уж у меня рука набита.
После первого фужера подошёл ко мне какой-то мужик неопределённого рода занятий, попросил разрешения присесть. Полный зал пустых столов, а его сюда тянет.
Ну, я не стал возражать.
Сидя на соседнем стуле, он начал излагать, что здесь проездом из города Львова.
Я ответил, что Львов тоже хороший город, добро пожаловать и всё такое; и начал наливать себе второй фужер.
Он уставился на тонкую струйку и сообщил, что недавно вышел с зоны.
Пара парней через один стол притихли.
Я поздравил его с освобождением и выпил.
Лицо его вдруг исказилось непонятной злобой и он стал громко угрожать, что когда я окажусь на одной с ним зоне он будет иметь меня в прямой проход.
( … всё это, конечно, в более общедоступной терминологии …)
Вино допито, сосед по столу мне не по душе и я поднялся уходить. Один из парней, что сидели неподалёку, уже стоял между столами.