… а, так вот и текём тут себе, да …
Шрифт:
В однокомнатной публичной библиотеки на первом этаже одной из пятиэтажек Зеленчака, я обнаружил машинку с украинским шрифтом.
Там работали две библиотекарши – женщина пенсионного возраста и толстая девушка в очках, похоже внучка.
Попытка выпросить машинку напрокат встретила холодный приём.
Откуда им знать что я там понапечатаю, а в КГБ хранятся образцы текста от этой печатной машинки.
Старушка добавила также, что существует негласное
Всё предельно просто и логично – вздумай я печатать прокламации, органы враз по этим образцам увидят кого брать за жабры.
( … приятно сознавать, что тебя охраняют такие предусмотрительные органы …)
Тогда я попросился напечатать один рассказ прямо у них, за столом позади книжных полок. Воспользуюсь копировальной бумагой, чтобы сразу печатать две экземпляра и копию оставлю им, на всякий.
Старшая с сомнением качала головой, но девушка её уговорила.
О, боги! До чего непростое искусство – печатанье на машинке.
Чтобы настукать всего пару страничек, мне потребовались два выходных.
Бедные библиотекарши, как им, наверное, стучало по мозгам моё затяжное выбивание буквы за буквой указательным пальцем.
Конечный продукт пестрел опечатками, но девушке понравился, хотя она в жизни не слышала выражения «мочить конi» и ей пришлось спрашивать у знакомых.
А мне пришлось восстановить отношения с Жомниром, потому что он когда-то показал мне портативную машинку в своей архивной комнате.
Как представитель интеллектуальной элиты, он не мог не посодействовать решению творческих проблем; ну, а Мария Антоновна меня и так давно любила.
Вот почему я снова начал бывать в Нежине по выходным.
Жомнир показал, что печатать надо всеми пальцами обеих рук и оставил меня наедине с машинкой в архивной комнате и ушёл в свою спальню, а для меня в гостиной Мария Антоновна приготовила диван.
Я печатал всю ночь, а утром сходил на вокзал выпить кофе.
Потом печатал сидя на балконе.
В небе кувыркались голуби над кирпичной трубой кочегарки рядом с соседним зданием.
С высоты пятого этажа я посматривал на зелень деревьев внизу и снова оборачивался к машинке с заправленным в неё листом бумаги.
Мне нравилась такая жизнь, хотя иногда я вспоминал, что это ж Нежин и подступала ностальгия.
Вернее, я ни на минуту не забывал где я и ностальгия отступала лишь перед цоканьем машинки.
Концовка зимней сонатинки возмутила Жомнира:
– Слушай, так нельзя, это ни в какие ворота!
А я ликовал – он не нашёл в моих рассказах повода придраться к языку, он негодовал и спорил с героем повествования!
В уплату за пользование машинкой Жомнир, по старой памяти, подсовывал мне стихи для перевода: Шелли, Фроста, Киплинга.
Я переводил и привозил ему, но это не в счёт; я оставался в завязке.
По советскому трудовому законодательству, каждому трудящемуся полагается ежегодный отпуск.
Осенью фабрика вторсырья предоставила мне его. Как никак я отпахал на ней одиннадцать месяцев.
Я не строил планов как провести его.
Я твёрдо знал куда поеду.
~ ~ ~
~~~восточный коридор
В густой тени исхода ночи начинала уже, понемногу, угадываться более сплочённая чернота придорожной лесополосы.
Машине эдакая автострада – высшая, поди, мера без права переписки, а моим двоим – неплоха. Путник в час одолевает пять километров, так нас в школе учили.
До райцентра, по словам дяди, вёрст 15, не боле. Вышел я в пять с минутами. Автобус на Москву в девять.
Йип-понский бог! Смачная, таки, штука – жить.
Ветер попутный. Ветер дует прямо в спину, не пора ли к магазину? Не послать ли нам гонца…
Эк тебя повело, полегче на поворотах, малый. А сухой закон? Запамятовал? «Дура лекс, сед лекс». Перевести?
Не иссвольте беспокойисся, с латынью мы на «ты».
Но так опуститься! Какая вульгарщина! Пошлость наинизкопробнейшая. Гонца. Винца. Фи!
А чё? Народное творчество. Фольклёр. Безупречный ямб.
Тебя бы ямбом этим да по вые, чтоб разбирал ямб от дактиля.
Ха! Тоже мне эстет самоучка выискался. Без мотора. Гурман мохнорылый. Ямб, вишь, ему не по ндряву. Не угодно ль вашей милости хореев? Хариусов под хересом?
М-да, хореи нынче захирели. Экология заела. Куда ни кинься —«горячо одобряя на сэкономленных резервах подхватим почин сверх плана с чувством глубокого удовлетворения опережая сроки центнеров с гектара погонных метров металлопроката». Смело заводи красную книгу на всю изящную словесность. Не выживет.
Минули златые дни любимцев музы… «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» Ведь этой строчке гекзаметра одних лишь сносок с примечаниями надо квадратных метра два, чтоб люд, передовицами вскормлённый, раскумекал: какого рожна хлюст энтот, Ахиллес, клеится к сынку звезды бразильского футбола. Тут и бумаги не напасёшься! А про рост благосостояния на чём тискать?
И то правда, только жить-то хочется, а жить не с кем, вот и живёшь с кем попало. Оттого и тешится народ фольклёрщиной. И преотменные, заметьте, сударь мой, поделки встречаются, Взять хоть эту: «…последний раз, падлюги, спрашую – хто сказал на Бога «рашпиль»?!.».