А у нас во дворе
Шрифт:
Я действительно устала неимоверно. Всю неделю в палате толпился народ. С одними и теми же идеями шлялся следователь. То ли пытался склонить меня к устраивавшей его версии, то ли не мог раскусить наше дружное враньё, реконструировать обычную, обычней не бывает, дворовую историю. Достал по самое "не балуйся". Приходила тётя Галя Золотарёва и, фигурально выражаясь, валялась в ногах, пыталась руки целовать. Бр-р-р. Ужасный был радиоспектакль. Я впервые порадовалась, что не могу видеть.
После тёти Гали нанесли визит родители Воронина. Цветы, торт, конфеты, кока-кола, благодарность
У меня опять начались головные боли, дурнота. Надоели. Все надоели. Всех надо разогнать к чёртовой бабушке. Буду отдыхать и лопать апельсины.
Ночью по непонятной причине я причине я проснулась. Звук или шорох, - скорее всего, сиделка ворочалась на своей раскладушке, - заставили нервную систему вздрогнуть, разбудить тело. В палате стояла мёртвая тишина, даже без ровного дыхания сиделки. На этаже тоже тихо. Изредка прошлёпает по коридору медсестричка, и снова - покой, сонное умиротворение.
Опять уехать в гости к Морфею не получалось. Я лежала и думала. Ладно, Воронин, кажется, редкая сволочь, которую я вовремя не распознала. А ведь, страдающая непомерной гордыней, считала себя поумней многих. Но он же приходит ко мне. Слепая, слепая, а замуж зовёт. Настаивает. Может, он меня так сильно любит, что заяву написал, хочет ребят посадить? Вот Логинова нет. Даже слухов о нём никаких не долетает. Пропал. Исчез. Растворился в воздусях. Один Шура его при мне поминал. Только Родионов, как обиделся, так больше и не приходил. Остальные ни разу про Серёгу не заикнулись. Сама я о нём не расспрашивала. Ещё не хватало! Вспоминала его, тем не менее, постоянно. Вот тебе и "любит", вот тебе и "сатанеет". Что, если отсиживается где-нибудь, навроде Витьки и Бори Шалимова? Правильно, пусть отсиживается. За групповуху больше дают. Это мне следак растолковал. Логинов, конечно, соучастником пойдёт, не организатором. Это в лучшем случае. Дадут меньше Витьки. Но ведь дадут. Вся жизнь коту под хвост. Танечка его не дождётся, факт. Я бы дождалась, на испорченную анкету не посмотрела. Но зачем такому парню слепая? Со слепой тоже вся жизнь коту под хвост. До чего конкретно мы там с дядей Колей в последний раз договорились? Эгоизм - болезнь детства? Пора выздоравливать и взрослеть. Выработав окончательное решение, я на удивление быстро заснула.
На следующий день, к вечеру, в свои приёмные для посетителей часы, я, принимая Воронина, усиленно взрослела. Одного не могла - улыбаться ему, быть с ним мягкой и приветливой. Никак не получалось.
– Забери из ментуры своё заявление!
– Не заберу, - Славка был категоричен до отвращения.
– Зачем тебе это нужно?
– я подтянула под себя ноги, завернулась в одеяло. От Славкиного присутствия меня познабливало.
– Не будь скотиной!
– А зачем ты их защищаешь?
– вопросом на вопрос сердито ответил Воронин.
– Ты из-за них ослепла.
– Не люблю, когда мне напоминают, что я инвалид.
– Извини, - в голосе у Воронина особого раскаяния не слышалось.
Эх, не то сказала. Надо было кое-что напомнить. Например, что, по большому счёту, виноват в моей слепоте всё-таки он. Его длинный и бесчестный язык, прежде всего. Ещё Славка позволил себе спрятаться за моей спиной, бросил перед Витькиным кулаком, шкуру свою спасал. Когда он в сторону отшатнулся, мог дёрнуть меня за собой, и ничего бы тогда не случилось. Так ведь нет, только о себе, любимом, думал. А Логинов не хотел, чтобы я даже видела драку, про участие вообще говорить нечего.
– Ладно, проехали... Забери заявление!
– Не заберу. Это моя месть!
– Чего, чего?
– я бы вытаращилась, если б могла. Во, залудил!
– Месть, - пафосно повторил Воронин.
– Тебе что нужнее: отомстить или на мне жениться?
– я слишком давно знала Славку, чтобы потрафлять его слабостям и позёрству. Особенно после известных событий.
– И то, и другое, - признался он.
– Много хочешь. Кто много хочет, мало получит. В нашей ситуации - вообще ничего. Выбирай что-нибудь одно.
– Тошка!
– встревожился Славка. Эк его жадность распирает. Ему, как и Лавровой, подай всё и сразу. И погуще, погуще. Перетопчется.
– Я сказала: выбирай!
Он разгуливал по палате, весело строил планы на будущее и в упор не хотел замечать, насколько мне при этом не радостно. Знай он, что это я именно Логинова пытаюсь отмазать, удавил бы собственноручно.
Я напрасно почувствовала себя несколько успокоившейся. Нашёлся вместо Воронина человек, способный и, главное, готовый удавить меня собственноручно. Человек этот был Шуриком Родионовым.
Шурик, не на шутку обиженный и давно не навещавший меня, вдруг через день возник без объяснений и расшаркиваний. И в самом боевом настроении. Не навещать пришёл, ругаться.
– Тоха, ты что, совсем свихнулась?
– кипел он, входя в палату, словно не было в нашем последнем разговоре никакого перерыва. Вот, пожалуйста, опять. И лечит, и лечит. Лекарь долбанный.
– Здравствуй, Шурик. Я тебя тоже очень люблю, - хохотнула, мысленно вообразив себе взъерошенного Шуру. Эдакий воинственный птах.
– Вечно тебе что-то да не нравится. Что на сей раз?
– За каким чёртом ты дала согласие Воронину идти за него замуж?
– Вот ты о чём, - весёлость мою как корова языком слизнула, нашёл же Шура самую пакостную, самую омерзительную тему.
– Он заявление из ментуры забрал?
– Откуда я знаю? Вообще-то, заяву его предки подавали, он пока несовершеннолетний, - Шурик двинул стулом, сел.
– Так за каким чёртом?
– Тебе вежливо сказать или честно?
– я потихоньку поползла в уныние. Выходит, зря с Ворониным торговалась? Нет уж, пусть срочно со своими предками разбирается. При первом удобном случае поставлю ему жёсткое условие.