А в остальном, прекрасная маркиза… (сборник)
Шрифт:
– Конкуренты! – возмутилась одна из женщин. – Наша территория!
– Они не бутылки собирают, – успокоила дворничиха. – Это жильцы из третьего подъезда. Выкинули нечаянно что-то, теперь ищут.
Низшая каста – бомжи – обрадовались, что дворничиха снизошла до общения, и принялись вспоминать, как находили в мусоре ценные вещи. Однажды серебряные подстаканники отрыли. Люди выбросили, наверно, думали – нержавейка. Но один из бомжей в прошлом ювелиром был. И золото попадалось – коронки зубные в спичечном коробке.
К группе зрителей присоединились бродячие собаки. Бомжи обычно им кидали из контейнеров объедки. Псы преданно смотрели на кормильцев и покорно ждали завтрак.
Было несколько ложных тревог, когда кто-то находил пустой молочный пакет. Гриша подскакивал, услышав Вовкино «Есть!», или тещино «Батюшки, нашла!», или Светкино «Этот, что ли?». Но пакеты были чужие и соответственно пустые. Гриша скрипел зубами. У него уже челюсть ломило, в крошки зубы перетрет.
Марине казалось, что это никогда не кончится. Она не ощущала мерзкого запаха, не видела грязи, потому что льющиеся и не вытираемые слезы застилали глаза. Она механически резала пакеты, копалась в отходах, уже не проклиная судьбу, которая забросила ее на дно жизни.
Мама Вера то просила Господа помочь и заступиться, то перечисляла трофеи: проволока, чулки, батарейки, мясорубка, свекла гнилая… Боялась пропустить пакет, точно он живой и мог удрать, если вовремя не захватить.
Света работала, присев на корточки, чтобы ее не увидели, и тихо скулила. И только Вовка разбирал мусор с азартом. Дурной запах и склизские массы его не смущали. Но сколько полезного люди выбрасывают! Вот дураки!
Их мусорный мешок откопал Гриша. Сердце остановилось, когда, рванув пленку, узнал свои старые комнатные тапки. Содержимое мешка Гриша запомнил надолго, потому что боялся поверить в удачу. После родных тапок (чего выбросили, он бы еще поносил) полезли фантики от жвачек и конфет (за раз столько слопали, транжиры?!), выдранные из дневника страницы с красными двойками (Вовкина работа?), пустой флакон от одеколона (точно его, жена на двадцать третье февраля дарила), мятая коробка от соли, треснутая пластмассовая банка, в которой крупу хранили (он бы склеил), заварной чайник с отбитым носом (теща удружила, кокнула и втихую выбросила)…
И наконец – ОН! Родной, миленький, заветный, дорогой, ненаглядный – молочный синий пакет!
Гриша прижал его к груди и плюхнулся на отработанный мусор. Приземлился на что-то острое. Наверное, сломанная ножовка, встречалась несколько минут назад. Но боли он не почувствовал. Раздирал дрожащими пальцами, открывал пакет, заклеенный на совесть. Рванул зубами. Есть! Вот они, кровиночки, лежат в маленьком прозрачном пакетике. Гриша его гладил, проводил ладонью по пластику, за которым маячила равнодушная физиономия американского президента. Доллары! Мои доллары!
Здесь, в мусорном баке, среди гниющих отбросов, в окружении хлама и дряни он испытал такой острый приступ счастья и благодати, которого не переживал никогда. Втягивал носом слезы, гладил пакетик, поднес его к губам и поцеловал. На губах осталась неприятная влага. Врешь! Деньги не пахнут!
В его жизни ничего не прибавилось и не убавилось. Как имел вчера пятнадцать тысяч зеленых, так и имеет. Но эти «ничего» разделяли пропасть жуткого отчаяния и потрясающий взлет радости.
Он затолкал деньги за пазуху. Поднялся и весело скомандовал:
– Отбой! Операция «Помойка» закончена.
К бортам своих контейнеров подскочили жена, теща и дети.
– Гриша, ты нашел? – еще не верила их счастью Марина.
– А то! – гордо ответил он и выбрался из бака.
Светка пулей помчалась домой. Перевалился через край Вовка. Его карманы подозрительно оттопыривались.
– Че отыскали-то? – спросила дворничиха, досадующая из-за того, что так ничего и не узнала.
– Че надо, то и отыскали. – Гриша помог выбраться жене.
Лицо Марины было мокрым, слезы текли и текли. В волосы набилась какие-то ошметки, пальто изгваздано, руки в серо-буро-малиновой слизи.
Гриша не отличался умением проявлять нежности и ласку. Но тут обнял жену, поцеловал в висок:
– Не плачь, любимая! Все у нас будет хорошо. Пойдем домой.
Марина кивнула, но заплакала сильнее, теперь уже радостно и благостно.
– Гришенька, а я? – напомнила о себе теща. – Вытащи меня.
Была видна только ее голова, подбородок приходился точно на верхний край контейнера.
Гриша отстранил жену, упер руки в боки:
– А ты, Мама Вера, посиди там! Самое твое место, заслужила. Скоро машины мусорные придут, прокатят до свалки. Чтобы знала, как из меня козла помоечного делать.
Теща восприняла угрозу серьезно. Заметалась, забегала вдоль борта. Проваливалась, голова ее то исчезала, то появлялась.
– Да как же?.. Да что же!.. Ирод! Забери меня отсюда. Люди! Спасайте!
Бомжи и дворничиха подошли ближе, следом подтянулись собаки. Представление продолжалось.
– Гриша! Я больше не буду! – молила теща. – А-а-а! Заберите меня отсюда! Дочка!
– Перестань, – попросила Марина, – вытащи маму, народ смотрит.
– И не подумаю, – куражился Гриша.
– Зятек, родненький! Да где же это видано! Не желаю! За все хорошее!
– Какое хорошее? Я из-за тебя чуть не рехнулся.
– Черт попутал, прости! Все деньги тебе отдам, на похороны копила.
– О! – воскликнул Гриша. – Раскололась. Я тебе говорил, Маринка, что у нее припасено. Сколько заныкала?
– Две семьсот, – призналась Мама Вера, – в рублях.
– Еще посидишь, сумма увеличится.
– Нету больше у меня. Только два червонца золотых под бочкой в погребе.
– Ставки растут. Миллионерша, едрена вошь! Сколько лет молчала.
– Чистое кино, – сказала дворничиха.
– Гриша, прекрати! – дергала его за рукав жена, у которой просохли слезы.
– Папа! – хныкал Вовка. – Достань бабушку!
– Милиция! – вопила сама бабушка.
И милиция появилась. К ним подошел участковый.
– Что здесь происходит? Привет, Гриша! – он протянул руку.
Гриша свою отвел в сторону:
– Здорово, Витек! Прости, измажу! Вот, решил тещу на свалку отправить. Достала.
Витек усмехнулся не без одобрения. Но тут же сделал строгое официальное лицо:
– Не хулиганить! Выпил?