А волки здесь тихие

Петрова Лин

Мама…моя мамочка от горя ушла в себя, они ни с кем не разговаривала, не откликалась на обращение. Помню Максимилиана, все это время находившегося рядом, он поддерживал меня за плечи, не давая упасть.

Потом провал в памяти, длиною в несколько дней. Наверно я, как и мама ушла в себя, чтобы побыть в этом небытии и хоть немного отдохнуть от этой душевной боли, от которой внутри горело невидимым огнем. А когда очнулась, Максимилиан был рядом. Он осунулся, под глазами красовались два темных круга от недосыпа, и щетина. Тогда я впервые

подумала, что никогда не видела его с щетиной, раньше его лицо всегда было гладко выбрито.

Я долго смотрела на него, не решаясь спросить самое главное, ведь я уже знала ответ.

– Макс, скажи, что это был сон – прошептала я.

Он отрицательно покачал головой.

– К сожалению.

Мы надолго замолчали, погруженные в свои мысли.

– Мара, нужно потихоньку приходить в себя.

– Как?

– Не знаю. Но нужно. Маме еще хуже.

Я кивнула.

– Хорошо, Макс. Я понимаю, я только немного полежу.

– Нужно вставать, родная. Через силу, через боль, через не могу, но нужно. Ты должна быть сильной, потому что этого бы хотел твой отец.

Слезы потекли из моих глаз. Я помню как папа гордился мной и говорил- моя дочь. Если папа так хочет, то я обязательно встану.

Макс протянул мне руку, и я ухватилась за нее. С трудом, но я встала. Ведь этого бы хотел мой папа.

Ларита лежала, свернувшись клубочком. Как только мы вошли, она открыла глаза

– Мара – медленно встала и обняла меня.

Бедная моя сестренка, она похудела и потускнела, словно кто-то выключил ее внутренний свет.

– Маркор?

– В свое комнате – ответил Макс

– Пойдемте к нему, ему еще тяжелее. Он еще ребенок и не понимает.. – я сдавленно замолчала.

Брат сидел на кровати и перебирал фотографии, утирая капающие слезы. Мой бедный брат, ты остался в этом большом мире и доме, один на один со своим горем. Его жизнь, так же как и наша раскололась пополам, на -до и

–после. Смерть одна, а горе у всех своё. Так не должно быть. Горе должно быть одно на всех, и только вместе мы сможем пережить его, разделив его на три равные порции.

– Маркор – тихо позвала я

Он поднял свои заплаканные глаза, некоторое время смотрел на нас, а потом кинулся в объятия, содрогаясь от рыданий. Мы стояли, обнявшись, и плакали, соединяя наши слезы и наше общее горе.

Наплакавшись до судорожных всхлипываний, мы пошли к маме. Моя душа плакала, смотря на нее. Она лежала безучастная и такая беззащитная.

– Она отказывается от еды и совсем не встает -тихо сказал Максимилиан.

Мы установили дежурство. По очереди ходили к маме, просто разговаривали с ней, вспоминали наши общие вечера, наш отдых, уговаривали поесть, но мама была безучастна.

Однажды я не выдержала, видя, что ей ничего не помогает, и она тихо угасает.

– Мамочка-а-а-а, миленькая-я-я-я, прошу тебя, встань мамочка! Не бросай нас! Умоляю!!!!! – я трясла ее хрупкое тело, и ревела в голос.

– Прошу-у-у тебя-я-я – уже выла я, понимая, что ничего не получится.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста – бессильно шептала я, сползая на пол, вцепившись в волосы, надеясь, что физическая боль хоть на секунду вытеснить душевную…

Мама покинула нас через месяц. Ушла тихо, во сне.

Я думала, что больнее уже не может быть. Я ошибалась! И много слез уже не было, было отупение от горя и пустоты в душе.

Но теперь это горе было нашим общим. Лара и Марк были рядом, мы держались вместе, то ли поддерживая друг друга, то ли цепляясь друг за друга, ища поддержки.

И снова в доме много народу. Теперь соболезнования приносили мне, как самой старшей. Ощущения были притуплёнными, как в тумане, словно во сне.

И снова прощальный вой. Теперь мой вой был отчаянным и хриплым, я выплескивала свою боль, отправляя ее на небеса, туда, где сейчас были папа с мамой, освобождая хоть немного места в своей душе.

И почувствовала что-то странное, будто кто-то пытался достучаться до моего сознания. Я медленно подняла глаза и наткнулась на взгляд того, о ком еще совсем недавно думала. Он смотрел на меня, нахмурившись, а потом кивнул, таким образом соболезнуя. Я автоматически кивнула, принимая его соболезнования. Оказывается его семья тоже здесь, а я даже не заметила.

А ведь он видит меня сейчас первый раз – отстраненно подумала я.

Он все смотрел и смотрел, а я про себя отметила, что ничего не чувствую. Я перевела взгляд на его братьев, по очереди переводя взгляд на каждого, а затем снова на их старшего брата. Ничего- ни волнения, ни жара, ни трепета. Странно, да? Просто во мне все умерло! А может я просто придумала тогда, в той прежней жизни, красивую сказку, в которую бы мне хотелось поверить?

*

Вечером мы сидели возле камина, в котором потрескивал огонь.

– И еще один урок, дети. Это волчья верность. Мама ушла, потому что безумно любила и умерла от тоски по папе.

Мое горло сжалось от судорожных спазмов, до меня потихоньку начинало доходить, что все остальные уроки Лара и Марк должны получить от меня, все то, что не успели рассказать родители. А еще то, что я одна осталась старшей в нашей семье и на мои плечи теперь легла ответственность, тяжелая и … так, спокойно, оставлю эти мысли об этом на потом, иначе моя психика не выдержит.

– Я до сих пор не спросила, как умер папа – тихо спросила я

Максимилиана.

Макс сжал челюсти до хруста

– Его убил кто-то свой. Он кого-то подпустил к себе близко. В проселочной дороге по направлению к дому. Водителя убрали как свидетеля, который уже никому ничего не скажет. И замели следы- видеорегистратор выдернут с корнем. Это пока все. Ищем, но…

Я кивнула

– Эта мразь убила не двоих, а троих, считая маму. Нужно обязательно найти, Макс.

– Найдём.