А. Смолин, ведьмак. Цикл
Шрифт:
И снова припал к стакану.
Я с уважением смотрел на него. Маленький-маленький, а сколько влезает, а? Да, крепка старая гвардия!
— Значит, Хозяева кладбищ? — допив очередную порцию, без какого-либо перехода спросил у меня Кузьмич. — Разные они. Но скажу так — злить их точно не стоит. Сила за ними есть, и немалая. Пусть и в границах, стало быть, только их погоста, но немалая.
— Поподробней бы, — попросил я его. — Если время есть, если мы вас не задерживаем.
— Есть, — посопев, сказал Кузьмич. — Разъехались у меня почти все по дачам да по югам. Пустой подъезд стоит, почитай.
— Везучий, — протянул Вавила Силыч завистливо. — И ведь ни одного запойного у тебя
— А все почему? — Кузьмич воздел вверх кривой палец. — Работу свою делаю как должно. С душой! Кабы все так поступали, давно бы посох в нашем районе был, а не на «Соколе».
— Что за посох? — не смог удержаться от вопроса я.
— Деревянный, — пояснил Кузьмич. — С камушком в навершии. Он в свое время тому домовому принадлежал, который за палатами самого боярина Кучки следил. А с его палат-от вся Москва пошла, вон как. Его, посох этот, лет полтораста назад нашли, когда палаты раскопали, и с тех пор он по рукам и ходит. Какой, стало быть, уголок города под Новый год старейшины лучшим признают — тому он до следующей зимы и достается. А с ним и удача приходит, вот так-то. Счастливый этот посох.
— И по каким критериям идет оценка? — еле удержался от смеха я.
— Чистота в районе, — загнул палец Вавила Силыч. — Порядок. Чтобы смертоубийств не было. Там много всего.
— Опять же — у кого деток за год больше народилось, — добавил от себя Кузьмич.
— Святые угодники, — опешил я. — А вы-то как тут? С какого, извиняюсь, бока?
— Если район тихий, спокойный, то и на душе у людей хорошо, — совершенно серьезно ответил мне Вавила Силыч. — А когда у людей на душе хорошо и в дому ладится, то они всенепременно деток делают. Без них и дом не дом, и семья не семья.
— Хорошо еще вечером по зиме электричество отключить, — добавил Кузьмич. — Очень способствует этому делу.
Я только головой помотал. Очень меня впечатлило это все. Нет, вы только вдумайтесь — у них, оказывается, есть переходящий деревянный посох. С камушком в навершии.
— Ладно, это все наши хлопоты, — Кузьмич вытер пот с лысины, а после поправил на ней пластыревую нашлепку. — Давай о твоем интересе поговорим.
— Было бы здорово, — пододвинулся поближе к нему я. — Если можно — поподробнее.
— Что знаю — расскажу, — кивнул Кузьмич. — Не сомневайся.
А знал он и на самом деле немало, поскольку рассказ затянулся на добрых полчаса.
Лесовик был прав — при каждом кладбище есть свой Хозяин. Как правило, им становился тот, с кого оно началось, покойник, который был на нем похоронен первым. Но тут был нюанс — для этого кладбище уже должно было являться именно что кладбищем, то есть иметь некую ограду, которая отделяла бы мир живых от мира мертвых, вот потому-то у тех лесных туманных нежитей старшего и не имелось. Их, похоже, просто зарыли в землю, не придав месту упокоения официальный статус. Нет его — нет и Хозяина.
Причем если первой хоронили женщину, то она в счет не шла, Хозяином мог стать только покойник мужского пола. И даже когда место его упокоения съедало время, руша надгробие и все, что к нему прилагалось, то он все равно оставался тем, кем являлся, и просто находил себе другую могилу. Как правило — постарее и повнушительнее обустроенную. С монументом там, или даже с мавзолеем. Все-таки руководитель, как ни крути. Пусть и потусторонний.
Именно он, Хозяин кладбища, Костяной царь, как его еще называл Кузьмич, решал все на своей земле. Нет, была еще дирекция, охранники и прочие служители, но то все дела людские, его не касающиеся до поры до времени. Но не дай бог людские дела вставали поперек его воли. Тут живым, кормящимся при мертвых, завидовать не приходилось, гнев Хозяина всегда был страшен. Особенно же лихо приходилось тем, кто пытался посягнуть на добро покоящихся в земле. И если забулдыг, которые допивали водку, оставленную на погосте родственниками, он еще терпел, то кладбищенских воров, особенно тех, кто не ограничивался венками и цветами, а вскрывал могилы, карал безжалостно, причем дважды. Сначала в живом виде, когда, прежде чем убить, гонял их по дорожкам до посинения, а после и в посмертии. Тела ворюг увозили в морг, а душа — она оставалась там, где грабитель принял смерть. И назвать ее судьбу легкой никто бы не рискнул.
Бывало, что доставалось и тем, кто над кладбищем был официальным руководством. Не секрет, что кладбищенский бизнес один из самых выгодных, это знают все. Я лично помню лихую заварушку в начале века, когда преступные сообщества устроили передел этой собственности, вылившийся в небольшую войну со стрельбой и взрывами. Тогда про это много писали.
Так вот — до людской наживы Хозяину кладбища дела нет, его деньги не интересуют. Но если те, кто служит мертвым, начинают ради своей выгоды слишком зарываться и творить бесчинства, вроде запретов на установку памятников, которые заказаны не в местной мастерской, или даже вовсе закрывать доступ к могилам, то здесь Костяной царь может и показать, кто тут настоящий хозяин. Так сказать — сместить руководство. Насовсем. Посмертно.
А так он людей не трогает. Они ему неинтересны. И простым посетителям, которые не нарушают покой кладбища, там бояться нечего, даже ночью. По крайней мере, мертвых — точно. Не тронут они их. Наоборот, бывали случаи, когда Костяной царь даже защищал живых от живых же, и ничего удивительного тут нет. Это его владения и он, как добрый господин, обязан прийти на помощь человеку, которого хотят ограбить или даже убить.
Всякие же рассказы о ходячих мертвецах, которые выходят из могил и пьют кровь — не более чем сказки, в которые верить не следует. Тут люди путают простых покойников и упырей, а это разные сущности. Да и не сунутся упыри на кладбище сроду, их Хозяин на нюх не переносит.
— Вон как, — я удивился. — А мне лесовик говорил, что там, на погосте, надо держать ухо востро.
— Тебе — да, надо, — подтвердил Кузьмич. — Я же говорил о чем? Что простым людям не надо беспокоиться. А ты не простой теперь. В тебе сила бесхозная есть, мертвяки ее точно почуют и захотят около нее погреться. Дармовщинка, считай, как не попробовать тебя объегорить? Да и когда она твоей станет, тоже не следует думать, что все станет проще. Ты ведьмак, не забывай об этом никогда. Мертвым ваше племя не враги, но и не друзья, нападать в открытую никто не станет, но и жалеть тебя, если слабину дашь, тоже не будут. И защиты от Костяного царя не жди. Не резон ему тебя защищать, у тебя дар есть его подданных на волю отпускать, а он этого не любит.
— А как погреться-то они хотят? — недоумевал я. — И причем тут мое имя? Мне лесовик говорил про ключи, двери, но я толком ничего не понял.
— Родовое имя, тобой же произнесенное, откроет неупокоенной душе дорогу к сути, — вместо Кузьмича, который грозно засопел, удивляясь моей тупости, ответил Вавила Силыч. — Твоей сути, Александр. К сознанию твоему, если проще. А там все зависит от того, кто крепче — ты или эта душа. Если ты — то выдворишь её из себя навсегда. Если она — то беда. Захватит мертвяк твое тело, и все что к нему прилагается, то есть и силу. Не навсегда, ненадолго, но захватит. И кто знает, что с ним учудит. Может и ногу сломать, и даже шею свернуть, что ему за печаль до твоих бед? Нога еще ладно, в гипсе полежал и живи дальше. Если ухайдакает мертвец тело, то тогда все, твоей душе возвратиться некуда будет.