АББА или Чай с молоком
Шрифт:
– Надо работать ногами, – объяснил Сюсюка
Но как она ни старалась, ей не удалось сдвинуться с места.
– А ноги? – сказалСюсюка.
Юля попробовала еще раз. Потеряв равновесие, она схватила его за руку чуть выше локтя.
– Ногами надо работать, – сдавленным голосом сказал Сюсюка.
От этого прикосновения холодок пробежал у него по спине. Вот также он вздрагивал, когда к нему прикасалась Туся. Даже если она просто стояла рядом у него кружилсь голова.
В этот момент Юля напоминала ему ту, за которой он был готов идти на край света. Его
Она не заметила его смущения и только смеялась доверчиво опираясь о его руку. Если бы она и заметила – на что он мог рассчитывать? Ей·все равно. И Тусе все равно. И так будет всегда.
– Стой!!!
Юля обернулась и увидела Марину: она металась по площади, кричала и размахивала руками.
– Юля! Кто-нибудь! Эй!
Ее окружили люди, и Марина что-то им говорила, показывая в сторону Останкинской башни, размытый силуэт которой можно было видеть у нее за
спиной, куда-то туда, где, по ее расчетам, должен был находиться велосипедист в оранжевой футболке. Но он ехал слишком быстро, и теперь яркое пятно было похоже на оранжевый воздушный шар.
Юля стояла неподвижно, чувствуя, как слабеют ноги, и осторожно прислушивалась к голосам которые доносились с площади.
– И куда только смотрит милиция, – сказал кто-то. И тут из-за угла появился милиционер, как если бы все это время он сидел в засаде и ждал, когда его позовут.
Марина объясняла что-то милиционеру – он кивал и недоверчиво смотрел туда, где только что стоял велосипед, ее велосипед, Юлин.
– Украли, – сказал Сюсюка, и его лицо приняло какое-то виноватое выражение. – Велосипед украли.
Юля молчала.
– Украли, – снова сказал Сюсюка, и на его лице появилась глупая улыбка...
Так бывает. «Какой ужас», – говоришь ты, а сам чувствуешь, как скулы сводит предательская улыбка. Так бывает – трудно сказать почему. Просто бывает – и все.
Юля молчала. Вид у нее был такой несчастный что Сюсюка едва не заплакал. И, чтобы не заплакать, он еще раз сказал:
– Украли.
11
Никого не было у Коли Ежова: ни бабушки, ни дедушки, ни сестры ни брата. И даже папы у него не было. А была только мама. И она часто плакала, плакала, потому что жалела Колю, который вырос без отца, и боялась, что, когда Коля станет взрослым, она будет ему не нужна, а иногда плакала просто от любви, потому что и от любви плачут. Ведь у Марины Николаевны, кроме Коли, тоже никого не было.
Отца Коля не помнил: он ушел от них, когда Коле было пять лет. Все, что осталось в памяти, смутный образ, какое-то размытое пятно, и это пятно было его отцом. Он помнил, как однажды у метро отец купил ему воздушный шар – это было похоже на кино, и каждый раз в одном и том же месте пленка обрывалась. Но само это слово как будто застыло с тех пор на губах, и казалось, он еще помнит, как сказал это впервые: па... Теперь это слово стало чужим. И он уже не понимал, что оно значит. И никогда не поймет. И это ему все равно. Он ненавидел
Было воскресенье, и когда после долгих раздумий Сюсюка наконец позвонил в дверь, ему открыла Марина Николаевна. Она отвела его к Коле в комнату и отправилась ставить чайник, потому что как раз испекла пирожки с капустой. Коля никогда не приглашал домой своих знакомых, и Марина Николаевна была рада гостю, но Коле, как заметил Сюсюка, это не понравилось.
Тебе чего? – удивился Коля.
На нем были вытертые голубые джинсы и белая футболка – он был одет по домашнему и от этого как будто стал уязвимым, даже доверчивым, так что Сюсюка, который обычно его побаивался , сразу почувствовал себя уверенно.
– Дело есть, – объяснил Сюсюка
– Я больше с вами дел не имею.
– Я сам ресил завязать, честна.
Половины слав Сюсюка не выговаривал, на Коля к его пришепетыванию привык и давно не обращал на эта внимания. Он проста этого не замечал, потому что главное – человек, а как он, говорит и как выглядит – эта все равно.
– Тебя Коленый послал? – спросил Коля, смерив Сюсюку презрительным взглядом. На Сюсюке и теперь были все те же обрезанные да колена джинсы и красная бейсболка, повернутая козырьком назад.
– Я сам пришел. Поговорить надо.
– Ладно, – согласился Коля, – говори, если пришел.
Марина Николаевна принесла поднос с чаем и пирожками.
– Ты, наверное, Колин друг, в одном классе учитесь?
Но ей никто не ответил.
– Значит, друзья, – улыбнулась она и эта, как успел заметить Сюсюка, была грустная улыбка, неуверенная, на приветливая.
– Знакомые, – поправил ее Коля.
– Вот и хорошо.
– Меня зовут Толя – представился Сюсюка.
– А я Марина Николаевна, – снова улыбнулась она.
Коле никогда не приходило в голову, что Сюсюка бывает вежливым и даже, на человека мажет быть похож.
«А ведь у него имя есть – подумал он. – Даже странно. Толя, Коля...»
– У Юльки велик свистнули, знаешь? – сказал Сюсюка, когда Марина Николаевна вышла.
– Знаю. Ты и свистнул.
– Я не брал, – обиделся Сюсюка.
– Ты не брал. Твои дружки взяли, пока ты Юльке зубы заговаривал.
– Это и твои дружки. А про велик я не знал. Я ее на доске учил…
Коля ничего не сказал, но его лицо стало багровым, а кулаки непроизвольно сжались. Сюсюке это не понравилось, и он на всякий случай встал из крелса и отошел к двери.
– Я помочь хочу – нечего на меня кулаками махать. А к чужим девчонкам я не клеюсь – привычки такой нет.
– Это правильно, – сказал Коля. – Зачем пришел?
– Жалко велик – вернуть бы.
– А тебе-то что?
Сюсюка немного оробел. И зачем он лезет не в свое дело? Он даже хотел уйти, но передумал. И потом, пирожок хотелось попробовать.
– Была бы эта моя девчонка, я бы к тебе не приходил.
– Чай пей – остынет.
Сюсюка взял со стола пирожок и снова сел в кресло.