АББА или Чай с молоком
Шрифт:
– Хорошо, – сказал Коля и покраснел.
– Проходите, – предложил охранник тем же безразличным голосом.
Кафе только открылось, и все столики были свободы. Официант пришел сразу, но смотрел на них с недоумением: мол, не рано ли вам по ресторанам... Коля сразу обратил внимание, что это кафе, где каждый почему-то норовил их уколоть, открывалось в час и обслуживали тут, как в ресторане,
– Что будем заказывать?
– Кофе и коньяк, – сказал Коля решительно.
– Юля хотела что-то возразить, но от неожиданности потеряла дар речи.
Коля и сам был озадачен.
– Кофе и коньяк.
– Извини, брат, – улыбнулся официант, и в этой улыбке было что-то оскорбительное, – не могу.
– Может, пиво?
Это тоже было глупо. При чем тут пиво. Коля совсем растерялся, но тут на помощь пришла Юля.
– Тогда кофе и мороженое, – сказала она. – У вас есть мороженое?
– Кофе и мороженое, – повторил официант и написал что-то в блокнот. – Мороженое у нас есть. Что-то еще?
Коле вдруг захотелось его ударить.
«Ну и рожа, – думал он. – Так бы и врезал». И только когда официант исчез за стойкой, он наконец вздохнул с облегчением.
Сначала разговор не клеился. Перебрав в уме общих знакомых, Юля решила остановиться на Сюсюке рассказала, как они катались нас скейте и как она чуть не упала.
– Он хороший парень, – сказала Юля, Коля пожал плечами:
– Нормальный.
– А мне кажется, хороший.
Постепенно разговор наладился, и Коля вдруг почувствовал, что ему никогда не было так хорошо, что так целую жизнь можно сидеть. Он смотрел на Юлю и не мог поверить, что это она сидит рядом с ним в этом странном кафе.
Так прошло около часа. И когда мороженое было съедено, когда кофе был выпит и официант в четвертый раз предложил им взять что-то еще, Коля вдруг перегнулся через стол, взял Юлю за руку и сказал.
– Я тебя люблю.
И на этот раз краской залилась Юля.
– Я тебя люблю, – повторил Коля.
И наступила пауза.
Коля позвал официанта и расплатился. Не говоря ни слова, они вышли на улицу.
13
Вот уже несколько дней шли дожди, Александр Иванович лежал на диване и в третий, а может, в пятый раз читал «Трех мушкетеров», Хотелось работать, хотелось куда-нибудь идти, но делать загородом в такую погоду нечего, и каждый вечер он отправлялся к Елене Викторовне пить чай. Так они сидели вечерами, разговаривали: мол, лето выдалось неудачное и град побил деревья. Генриетта Амаровна вспоминала как работала в институте и как студенты списывали на экзаменах. Александру Ивановичу нравились эти простые, ни к чему не обязывающие разговоры, и чай с мятой, и засахарившееся клубничное варенье. Но было так холодно, что даже чай не помогал. Спать за городом ложатся рано, и уже в десять Александр Иванович, как правило, был дома. Он забирался под одеяло и открывал какой-нибудь старый, найденный в кладовке журнал, но от холода, сразу засыпал.
Оставаться на даче в такую погоду не хотелось и было? Решено перебраться, в город. Ехать решили на машине все вместе: Александр Иванович, Елена Викторовна, Генриетта Амаровна. Дорога была размыта, и, подъезжая к шоссе, застряли. Колеса так глубоко увязли в хлипкой
Всю дорогу ехали молча: как-то тоскливо было, неуютно. Но как только въехали в город, сразу стало веселее, потому что в городе даже в плохую погоду кипит жизнь.
У подъезда встретили Евгения Николаевича, который как раз шел с работы. Он расцеловал Елену Викторовну и Генриетту Амаровну и, пожав руку Александру Ивановичу, принялся рассказывать новости. Мол, Марина так и живет у Юли, так что хорошо, что Александр Иванович вернулся. А на работе неприятности. Но это ничего: главное – чтобы дома было все в порядке. Дом – это главное.
– А я, наверное, на работу выйду, – сказала Елена Викторовна, когда они вошли в лифт. – На даче в такую погоду делать нечего, а дома – скучно.
– Я тебя понимаю, – согласился Александр Иванович. – Я, когда без дела сижу, тоже по работе скучаю.
– Это правда.
На втором этаже Александр Иванович вышел и разговор прервался.
Вечером, Марина собрала вещи и перебралась домой.
– Ты оставайся, если хочешь, – сказал Александр Иванович, когда она уходила. – Все-таки втроем веселее. Правда оставайся, а?
Но Евгений Николаевич был прав: у Марины есть дом, не может же она тут вечно жить. И она ушла.
– Пап, – спросила Юля, когда они сели ужинать, – у тебя есть женщина? – Александр Иванович нервно заерзал на стуле.
– Только честно.
– Я понимаю, – смутился Александр Иванович. – Ты уже большая.
– Вот именно. Поэтому ты честно скажи, хорошо?
Александр Иванович ничего не ответил, только плечами пожал.
– Так есть?
– Нет. Сейчас нет.
– Выходит, вы поссорились?
– Нет.
Их глаза встретились, и Александру Ивановичу стало неловко. Он боялся этого разговора: знал, что однажды это случится, и все равно боялся.
– Просто расстались – и все.
Юля задумалась, а Александр Иванович вздохнул было с облегчением. Он хотел перевести разговор на другую тему, но, как на зло, в, голову ничего не приходило.
– А я знаю, КТО это. Это Саша, медсестра.
Надо было что-то ответить, и Александр Иванович сказал:
– Это раньше было. Давно.
Он как-то боком, словно боялся, что его ударят, посмотрел на Юлю, и только теперь она заметила сколько было любви в этих глазах и сколько страха. Это он ее боялся, боялся с тех пор, как не стало мамы. Любил и боялся. Ему казалось, это он виноват, что мама умерла, и что котлеты они едят из кулинарии, и что с работы он приходит поздно. А тут еще это...
– А мне она нравилась,– сказала Юля задумчиво, как будто пыталась вспомнить, как выглядит эта самая Саша. – Жалко.
И снова наступила пауза. Тут бы и вспомнить какой-нибудь анекдот, историю какую-нибудь, но ничего у Александра Ивановича не выходило, и только какие-то глупые, бессмысленные слова вертелись на языке: «Ну, это, значит, того...»