Абрамка
Шрифт:
– От молдаван-то особенно… – усмехнулся Иван Петрович.
– А курить кто научил якутов? – спросила я, с грохотом опуская на стол поднос с чашками. – Испанцы? Бедные якуты…
– При чём тут… – повернулся ко мне Илья.
– Да, но если бы не алмазы… – улыбнулся Иван Петрович, – эти слезинки якутских младенцев, отцов которых споили русские дикари, не стоили бы так дорого…
– А разве непонятно? – удивилась чему-то Лиза.
– Что? – переспросил Илья.
– Разве непонятно, что это специально? Разделяй и властвуй. Все, все должны стать злобной, самолюбивой кислятиной…
– Ну ладно… Ладно… – с напускной весёлостью
– О-о-о! – протянул довольный Люггер, адресуясь не то ко мне, не то к пирогу.
Я знала, что она попросит. Она каждый раз просит меня сыграть перед гостями. Для себя лично ей не нужна музыка, но напоказ… Стоило тратить столько денег на моё обучение, чтобы выставлять потом перед гостями!
В другой раз я бы ни за что не стала играть. Но тогда это отвечало моему настроению. Войдя в комнату после разговора с матерью, я вдруг точно увидела всё по-новому. Стоило мне забыть обо всех на десять минут, как, снова возникнув, они показались мне на удивление нелепыми и смешными. Как странно, что совсем недавно я слушала и принимала их всерьёз! И Лизу – эту курносую, нескладную девицу с умом мощностью в две лошадиные силы, со скуки в деревне накачавшую и развившую мозг и теперь не знающую, что с ним делать. И Люггера, только внешне не привлекающего к себе внимания и могущего сойти за автохтона, да и то, исключительно благодаря безукоризненному владению языком. На деле же решительно ничего не понимающего и наверняка мнящего себя в Зазеркалье. Ещё бы! Сначала старуха, «играющая» на нарах, потом моя мать, юродивый Абрамка, теперь Лиза…
И мать, уже ненавидящую Лизу за то, что та «разумничалась», и разволновавшегося Ивана Петровича, и раздражённого Илью, который, едва Лиза скроется за дверью, назовёт её «самородком хреновым» – о! я была уверена в этом! Как же все они смешны! И на меня нашло неудержимое, просто томительное желание чего-нибудь дерзкого и безумного. Мне захотелось хохотать и вертеться волчком! А может… Может, лучше сбросить с себя всю одежду! Вот сейчас, сию же секунду. Так, чтобы все они рты раскрыли! Нет, лучше отправить что-нибудь из мебели в печку или столкнуть кого-нибудь в подпол, или просто вылететь в окно!
К вящему удивлению матери я тот же час отправилась к инструменту. Я уже знала, что именно буду играть. Я откинула крышку и, закрыв глаза, опустила голову. Молча сидела так несколько секунд. Мне хотелось остановиться на самом крутом витке настроения, достичь высшей точки внутреннего напряжения. В комнате все стихли. Я не могла видеть того, что происходило у меня за спиной, не могла видеть их лиц. Но, представив себе на миг эти лица, я расхохоталась как безумная.
Я стала играть из «Пер Гюнта», «В пещере горного короля». Это одна из любимых моих вещей. Начинается она pianissimo.
Тихо и крадучись, всё ближе к Рондскому замку по тёмным лабиринтам пещер. Всё ближе и явственнее шум из королевского дворца, всё слышнее визг ведьм и гогот троллей. Громче бьётся сердце, скорее шаги!.. Скачи живее, поросёнок! И вот уже тронная зала…
Здесь на fortissimo заколка расстегнулась у меня на затылке и упала на пол. Волосы рассыпались по плечам. Я продолжала играть…
Эх! Сбросить бы одежду, выпить мёду, прицепить хвост – и прочь за двери, старый Адам! Будем веселиться! Будем как боги!..
X
Утром на крылечке флигеля, где квартировала Лиза, нашли мёртвым Абрамку.
Обнаружила его мать. Выйдя рано утром на двор, она заметила нечто странное возле флигеля. Ещё не разобрав, что это может быть, мать настолько перепугалась, что первое время раздумывала: подходить ли ей к флигелю или позвать Ивана Петровича. Но любопытство, как обычно в таких случаях, взяло верх. Мать осторожно приблизилась к домику и… узнала Абрамку. Он лежал на боку прямо на лесенке, упираясь левым плечом в верхнюю ступень. Шея его изогнулась как шея лебедя. Голова покоилась на площадке перед дверью.
Заподозрив худое, но продолжая надеяться на лучшее, мать тронула его за правое плечо. Мальчик безвольно и нелепо перевернулся на спину. Мать увидела, что он мёртв.
В ту же секунду от её крика проснулся весь околоток. Иван Петрович выскочил из дому, запахивая на ходу халат. Я бросилась за ним следом. Лиза, высунувшись из флигеля и наткнувшись взглядом на бездыханного Абрамку и вопившую тут же мать, показалась вся из-за двери – босяком, в коротенькой рубашонке – да так и остолбенела. Прибежала соседка, за ней другая. Не заметив сразу Абрамку, обе кинулись к матери, вообразив, что с нею какой-то припадок. Но мать, продолжая плакать и голосить бессвязно, всё же указала подругам на маленькое, скрюченное тельце.
Несколько уже оправившийся Иван Петрович, помчался обратно в дом к телефону. Через четверть часа прибыла милиция, за ней – «Скорая помощь».
Бросились разбираться и в тот же день выяснили, что умер Абрамка от крысиного яду, которого у нас по двору было разбросано в чрезвычайном количестве. Весной появились в доме крысы, хотя до той поры никогда не водились. Незваные гости съели в подполе пакет муки и лыжные ботинки Ивана Петровича, прежде чем их присутствие оказалось замеченным и были приняты меры по выдворению. Но маленькие серые хищницы, уютно почувствовавшие себя в нашем подполе, ни за что не хотели убираться восвояси.
Сначала мать решила пугнуть их своей рыжей мокроносой кошкой, которая от самого своего рождения ничего не умела делать, как только есть как тигр и спать, свернувшись клубком.
Кошку переселили в подпол, но затея эта немедленно обнаружила свою бесплодность. Потому что жить в доме, под которым орёт и скребётся кошка, оказалось делом невыносимым. Освобождённая кошка бросилась к миске, а после уснула, положив морду на собственный зад.
Через несколько дней Иван Петрович принёс «электрокота». Маленький чёрный приборчик, похожий на архаичный радиоприёмник, днём пронзительно пищал, а ночью сверкал синим глазом. Но пока он пищал и сверкал, сверкал и пищал, крысы прикончили второй пакет муки и принялись за картошку.
Вот тогда-то и решено было прибегнуть к ядам. Иван Петрович заботливо разложил в подполе кусочки мяса, пересыпанные отравой, но крысы мяса не тронули, а поднялись в дом. Наглость, а главное, сообразительность были возмутительны. Иван Петрович с каким-то даже азартом, точно это было делом его чести, бросился на борьбу с легализовавшимися подпольщиками. В доме, на крыльце, во флигеле и на дворе появились крысоловки, дощечки, намазанные каким-то клеем, кусочки мяса, горки муки и прочие приманки, сдобренные ядом. Вот на одну из таких приманок и попался забредший к нам ночью Абрамка. Так и порешили считать.