Achtung! Manager in der Luft!
Шрифт:
— Они — слева.
— Ну, значит, под левую, но за РУД или на панель. С вырезами под три положения.
— Как закрепить?
— Ну вот же есть точки крепления, а вот там вот — какие-то площадки и отверстия с резьбой. Закрепить за них.
— И шо мне с этого будет?
— Ты читал, что в Архангельск пришел первый конвой от союзников?
— Читал, конечно.
— И что он привез?
— Танки, каучук и «Харрикейны».
— А это — «Харрикейн». — Инженер хищно улыбнулся.
— И если мы приспособим ЗиП от него к «МиГу»…
— То Государственная премия будет лежать у тебя в кармане, Соломоныч!
— Витенька! Завтра ты полетишь на такой машине!
— Мою под это дело
— Ты считаешь меня глупым? Заметано!
Я еще не успел выйти из капонира, когда было объявлено по громкой связи, что требуется прибыть в Чернецкое для построения. Успел добежать в землянку. Сунул кое-какие бумажки в планшет и успел на «последний самолет»: ГАЗ-АА, отходивший в сторону села. Он тормознул, и я успел прыгнуть на ступеньку.
Хохлова я еще не видел с момента взлета, было несколько не до него, занимался с технарями. За что и получил, Дима — он, конечно, свой, но армия есть армия.
— Младший лейтенант Суворов! Почему не прибыли на доклад?
— «Ласточку» свою дефектовал, тащ командир, она в ремонт ушла, практически перебит привод руля глубины.
— Еще минус один! Сколько?
— Еще два прибавил.
— Один — видел, а второй когда?
— В зависимости от того, которого видели, я его с вашего хвоста снял, товарищ старший политрук.
— Этого я видел.
— Ну, а первый выше, ведущий у «охотников, он сзади зашел на нашу группу.
— Понятно. Комкор летит, через пару минут сядет.
Комкора привез «Як-7», сам он не летает. Пару минут принимал доклад от Хохлова, затем подошел к строю эскадрильи, вытащил из планшета бумажку и стал читать приказ по корпусу, поздравлявший эскадрилью с успешным боевым вылетом и представление о награждении отличившихся. Так как читал по бумажке, то, автоматом прочел и подпись под приказом: «командующий» корпусом и комиссар корпуса. Мы откричали «Ура», и после этого я поднял руку:
— Что у тебя?
— Дополнение к приказу и представлению, товарищ полковник!
— Давай сюда! — настроение у него было бодрым, веселым. Я принес ему его приказ, переклеенный на бланк, в котором говорилось о запрещении вылетов. И выписку из книги приказов по эскадрилье, где приказа на вылет от корпуса просто не существовало.
— А это здесь причем? — громко спросил полковник.
— Это имеет непосредственное отношение к двум крайним вылетам эскадрильи. Позавчера вы нам запретили полеты. И приказа на вылет из штаба корпуса нам не поступало. Какое корпус имеет отношение к этому? Нас поднял по тревоге «Паркет», а не «Дубрава». Никто из штаба корпуса нами не руководил. Какое вы имеете отношение к моим семи сбитым? И к пятидесяти восьми сбитым нашей эскадрильей? Требую приобщить это к представлению.
— Пять суток ареста!
— Есть, товарищ полковник! — я снял ремень и протянул его комкору. Он побагровел, и тут пришлось вызывать наших медиков.
«Губы» у нас оборудовано не было, меня поместили в казарму учебной эскадрильи, где уже никто не жил. Поставили часового, а комкора увезли на машине. До него дошло, что я не остановлюсь, и этот приказ и мой рапорт будет доведен до командования. На следующий день меня освободил новый командир корпуса. Климов принял особую группу и отбыл на юг. Корпусом теперь командовал однофамилец нашего командира. Бывший начштаба. Точнее, исполнял обязанности.
Он вошел в мою «камеру», внимательно ее осмотрел:
— Нехило пристроился! Курорт просто!
— Еще бы жену пустили, тогда был бы полный курорт, а так…
— Давай на чистоту: зачем ты это сделал?
— Ну, на чистоту, так на чистоту. Вы были начштаба, и, наверняка, знали, что нас хотели расформировать. Было?
— Да. Имелось такое мнение.
— Ну вот, этим все и обусловлено. Расформировать нас просто: полков в корпусе столько, что по одному в каждый сунуть, и нет эскадрильи. Так?
— Так.
— И инициатором всего был Комаров, младший. Я в курсе, что он — просто однофамилец, и комкор, который предложил решить проблему с «управлением» кардинально. Так?
— Положим.
— Да вы от ответа не уходите, товарищ полковник. Иначе результата не будет. Вы же в курсе того, что в академии вам говорили, что основой ВВС служит звено, более точно, пара, еще раз звено и эскадрилья. К вам пришла, случайно, слетанная боевая эскадрилья, с очень солидным совместным счетом. Если бы мы не потеряли своего командира в последнем бою в составе 67-го полка, то хрен бы вам такой подарок обломился. Был бы нормально переформирован 67-й. Согласны?
— Согласен.
— Но прикрыть от зенитки, четырехствольной, мы его не смогли, а он по ней промахнулся. Это бывает, у каждого. Три боя назад я промахнулся по «мессеру». Я потом его сбил, но позже. Но я не об этом. Мы прекрасно знали, что последует за этим приказом от 30-го сентября, и показали, что драться мы умеем не только в воздухе, но и на земле. Хотите иметь боевой полк?
— Хочу.
— Ищите майоров Рудакова и Ильина, и будет у вас два таких полка. Рудаков сейчас где-то в Москве, его награждать должны завтра. Где Ильин, бывший командир 67-го, я не знаю.
— А сам себя как видишь?
— Старшим летчиком и возмутителем спокойствия. Терпеть не могу, когда кто-нибудь примазывается. А их — много.
— Вот твое оружие и ремень. Свободен. Но мы еще не раз поговорим на эту тему, не для того, чтобы тебя наказать. Москву атакуют, держать дальше эскадрилью без работы не могу. Давай в строй и настрой людей. Ты меня понял?
— Конечно, товарищ полковник. Управимся. Бомбить немцам, в общем-то, нечем. Поработаем.
И, чтобы не создавать у читателей ложного впечатления, что это я, правдоруб и балагур, завалил одной левой всесильного комкора, следует добавить, что пока я сидел на губе, в Москве, в помещении Ставки Верховного, но в отдельном кабинете Управления ПВО Москвы, собрался один, малоизвестный в широких кругах общественности, орган управления Красной Армии: военный совет корпуса, на повестке дня которого стоял один вопрос: о привлечении к суду Военного трибунала младшего лейтенанта Суворова. На котором выступили командир корпуса полковник Климов, комиссар корпуса бригадный комиссар Крылов и, вышеупомянутый, начальник штаба корпуса полковник Комаров. Окончательную точку поставил прокурор корпуса военный юрист III ранга Игнатьев. Трое из четырех выступавших высказались против направления в суд дела о «воинском преступлении» мамлея Суворова, ибо не нашли в его действиях состава преступления. И рекомендовали командиру корпуса обратить внимание на свое поведение, ибо младший лейтенант Суворов совершенно справедливо при первой же встрече определил сущность и суть поведения корпусного командира: сатрап. А когда комкор присвоил себе заслуги за сбитие стратега, палец о палец не ударив, этим он опустил себя и все командование корпуса ниже плинтуса. Военный совет корпуса оказался на моей стороне, скорее всего потому, что комкор их окончательно достал. Ему припомнили и другие прегрешения, и рекомендовали принять предложение перейти на «группу». Что ему и пришлось сделать. Так что, схарчил его не я, а его ближайшее окружение. Как всякого сатрапа. Кстати, подействовало! Даже летать начал! И, по-моему, погиб во время Крымской катастрофы. Вечная память! И большое спасибо военному совету корпуса, что уняли распоясавшегося начальника.