Ацтек. Том 1. Гроза надвигается
Шрифт:
Лодочник поворчал, уверяя, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, но повернул через полосу прибоя к берегу. Видимо, все мужчины цью были в море, ибо навстречу нам из прибрежных лачуг высыпали одни женщины. Жалкие, грязные существа: босые, выше пояса голые, одетые в одни лишь рваные юбки. Слова лодочника они выслушали угрюмо, и хотя взгляды, которые бросали эти дикарки на высадившуюся на берег миловидную, хорошо одетую девушку, трудно было назвать приветливыми, нападать на нее явно никто не собирался. Разумеется, мне вовсе не хотелось оставлять Цьянью в таком подозрительном месте, но это было все-таки безопаснее, чем брать ее с собой.
Когда мы с лодочником снова отплыли от берега, даже мне, хоть я и совершенно не разбирался в морском деле, стало ясно,
Казалось, что повсюду здесь море, сталкиваясь со скалами, впадает в буйную ярость, так что лодочник с большим трудом отыскал место к востоку от горы, где все-таки смог меня высадить. Он показал себя умелым моряком, поэтому, когда мы, вытащив каноэ на песок вне пределов досягаемости неистового прибоя, откашлялись и выплюнули всю соленую воду, которой нахлебались, я от души поздравил его:
– Ты так отважно укротил злобное море, тебе ли бояться этих презренных цью?
Рыбак, похоже, малость приободрился: во всяком случае, он взял мое копье и последовал за мной по песку к перегораживавшей побережье скале. С суши она выглядела не такой отвесной. Найдя относительно пологий склон, мы взобрались на кряж, откуда смогли увидеть простирающийся по ту сторону западный участок побережья. Однако туда мы не пошли, а двинулись налево, в сторону моря, и постепенно оказались на вдающемся мысом в воду утесе; внизу бесновались среди исполинских валунов яростные волны. Я добрался до того места, о котором говорил отец Цьяньи, но казалось маловероятным, чтобы здесь можно было найти драгоценную пурпурную краску или хрупких улиток.
Зато я вскоре обнаружил группу из пятерых человек, которые двигались по гребню со стороны океана, явно направляясь к нам. Я решил, что это жрецы цью, ибо они были столь же грязными, что и наши, да и волосы у них были такие же всклоченные и немытые, как у жрецов мешикатль. Правда, в отличие от последних на них красовались не просто нестиранные накидки, а рваные, гнилые звериные шкуры, вонь от которых намного опережала эту компанию. Вид у всех пятерых был весьма недружелюбный, а затем шедший впереди неприветливо выкрикнул что-то на своем языке.
– Быстро объясни им, – велел я лодочнику, – что мне нужна пурпурная краска, за которую я заплачу золотом.
Но он не успел перевести, поскольку один из этих людей проворчал:
– Обойдемся без толмача. Я сам прилично говорю на лучи. Я жрец Тиат Ндик, бога моря, здесь его владения. Вы умрете, поскольку вторглись в святилище.
Стараясь говорить на лучи как можно проще и понятнее, я стал втолковывать жрецу, что ни за что не ступил бы на священные камни, будь у меня возможность достать краску где-нибудь в другом месте. Я попросил его отнестись к моему поступку со снисхождением, обдумать выгоды, которые сулит им мое появление. Проявленное мною смирение, похоже, несколько смягчило сердце жреца, хотя четверо его товарищей продолжали таращиться на меня с весьма свирепым видом. Во всяком случае, его следующая угроза была не столь прямолинейной.
– Уходи отсюда, Желтый Глаз, и может быть, ты останешься жив.
Я попытался растолковать жрецу, что все равно уже вторгся во владения бога моря, так нельзя ли мне задержаться здесь чуть подольше, чтобы заодно обменять свое золото на его пурпур? Но на это мне было сказано, что пурпур является святыней морского бога и не продается ни за какую цену.
– Уходи немедленно, и может быть, ты останешься жив, – снова повторил жрец.
– Хорошо, я уйду. Но не удовлетворишь ли ты сначала мое любопытство? Какое отношение к пурпурной краске имеют улитки?
Но он явно не знал этого слова и обратился
– А, ндик диок, – сказал жрец, поняв.
Он помедлил, потом повернулся и сделал мне знак следовать за ним. Лодочник и четверо остальных цью остались на хребте, а мы с главным жрецом стали медленно спускаться к морю. Спуск был трудным, и вздымавшиеся вокруг грохочущие волны все чаще обдавали нас холодными брызгами. Однако в конце концов жрец привел меня к замкнутой в кольцо массивных валунов и утесов лагуне, где, несмотря на царившее снаружи буйство, волнение лишь едва ощущалось.
– Это священная лагуна Тиат Ндик, – пояснил жрец. – Место, где бог моря позволяет нам услышать его голос.
– Его голос? – переспросил я. – Ты имеешь в виду шум океана?
– Его голос, – настойчиво повторил жрец. – Если хочешь услышать, нужно опустить голову в воду.
Не отрывая от него глаз и на всякий случай держа макуауитль наготове, я встал на колени и опустил голову, погрузив одно ухо в воду. Поначалу в нем отдавался лишь стук моего сердца, но потом – сначала тихо, но постепенно становясь все громче – до моего слуха стал доноситься и другой звук. Как будто кто-то свистел под водой – хотя всем известно, что это невозможно, – причем мелодия была сложной, и этот кто-то насвистывал ее гораздо более искусно, чем любой земной музыкант. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, я не могу сравнить эту мелодию ни с каким другим звуком, который мне когда-либо доводилось слышать. Впоследствии мне пришло в голову, что это, должно быть, ветер, гулявший по трещинам и расщелинам в скалах, издавал звуки, которые искажались и казались под водой трелями. Но в тот момент я готов был принять на веру слова жреца о голосе морского бога.
Тем временем он обошел озерцо со всех сторон, что-то там высматривая, потом наклонился, погрузил руку по плечо в воду, пошарил по дну и раскрыл передо мной ладонь со словами:
– Ндик диок.
Рискну предположить, что существо, которое я увидел, находится в некотором родстве со знакомой каждому сухопутной улиткой, но отец Цьяньи явно поторопился, пообещав дочкам бусы из ракушек. Этот скользкий слизняк не имел ни домика, ни створок, ни какого-либо подобия панциря.
Тем временем жрец наклонился над слизняком и сильно подул на него. Видимо, существу это пришлось не по нраву, ибо оно выделило на ладонь жреца небольшое пятнышко бледно-желтой жидкости. Жрец бережно вернул морскую улитку на подводный камень и сунул мне под нос запачканную ею ладонь. Я невольно отпрянул, ибо выделения моллюска испускали зловоние, но тут же с удивлением заметил, что пятнышко на ладони меняет цвет. Из бледно-желтого оно сделалось сначала желто-зеленым, потом зеленовато-голубым, после чего приобрело сине-красный цвет, который, темнея и густея, превратился в переливчатый пурпур. Ухмыльнувшись, жрец вытер руку о мою накидку. Яркое пятно все еще продолжало отвратительно вонять, но я уже понял, что это краска, которая никогда не выцветает и не смывается. Затем жрец жестом велел мне следовать за ним, и мы принялись карабкаться вверх по скалам. По пути мой проводник, заменяя недостающие слова жестами, объяснил мне все насчет ндик диок.
Как оказалось, народ цью собирал улиток и заставлял их выделять пурпур лишь дважды в год, по священным праздникам, которые устраивались не в определенные дни, но тогда, когда на это указывали какие-то мудреные пророчества и знамения. Хотя на подводных камнях налипли тысячи морских улиток, каждая из них выделяла лишь малюсенькую капельку красящего вещества, так что в праздники людям приходилось отыскивать моллюсков среди бушующих волн и даже нырять за ними в водовороты, чтобы потом собрать все их выделения на мотки хлопковой пряжи или в кожаные мешочки. К улиткам здесь относились бережно, их требовалось сохранить в целости, дабы они могли дать пурпур и к следующему празднику. А вот люди ценились тут меньше. Два раза в год, при совершении каждого из этих обрядов, гибло по четверо-пятеро ныряльщиков: кого засасывали в глубины океанские водовороты, а кого бешеные волны, вышвырнув, разбивали о скалы.