Ад - это вечность
Шрифт:
– Живи, дружище...
Секундная нерешительность, пока жизнь вливалась в глиняную фигурку, затем кролик неуклюжим движением выгнул спину и попытался прыгнуть. Он передвинулся к краю пьедестала, где замер на мгновение и тяжело шлепнулся на землю. Неуклюже поднявшись, он издал ужасные хрюкающие звуки и повернулся к Финчли. На мордочке животного появилось выражение недоброжелательности.
Улыбка застыла на лице Финчли. Он нахмурился, поколебался, затем собрал еще один ком глины и установил на камне. Он работал в течение часа, лепя изящного
– Живи...
Мгновение собака была застывшей, затем беспомощно заскулила и поднялась на дрожащие лапы, как какой-то гигантский паук, с расширившимися и остекленевшими глазами. Проковыляв к краю пьедестала, она спрыгнула и наткнулась на ногу Финчли. Издав низкое рычание, собака впилась острыми зубами в ногу. Финчли с криком отскочил и яростно пнул ее. Скуля и воя, собака заковыляла по полю, как искалеченный монстр...
Кипя от ярости, Финчли вернулся к работе. Он лепил фигуру за фигурой, вдыхал в нее жизнь, и все они - обезьяна, лиса, ласка, крыса, ящерица, жаба, рыбы длинные и короткие, тонкие и упитанные, бессчетные птицы - все были чудовищными гротесками, что уплывали, ковыляли или упархивали кошмарными видениями. Финчли был измучен и озадачен. Он сел на пьедестал и зарыдал, в то время, как его усталые пальцы продолжали мять глину.
Я по-прежнему художник, подумал он. Что же такое? Почему все, что я делаю, превращается в жутких уродов?
Пальцы его работали и глина начала превращаться в голову.
Когда-то у меня были удачные произведения, думал он. Не все же люди сумасшедшие. Они покупали мои работы, но самое важное, что работы были прекрасными.
Он заметил, что держит в руках ком глины. Это была частично вылепленная женская голова. Он тщательно осмотрел ее и улыбнулся.
– Ну, конечно же!
– воскликнул он.
– Я же не скульптор-анималист. Поглядим, что у меня получится с человеческой фигурой...
Быстро натаскав глины, он вылепил фигуру. Руки, ноги, торс и голова были готовы. Он работал, напевая себе под нос. При этом он думал: у меня будет самая прелестная Ева, когда-либо созданная... даже больше... ее дети будут действительно детьми бога!
Влюбленными руками он вылепил лоно, выпуклые груди и бедра, ловко придал изящным ногам тонкие лодыжки. Бедра были крутыми, живот по-девичьи плоским. Вылепив сильные плечи, он внезапно остановился и отступил.
Возможно ли это?
– подумал он.
Он медленно обошел полузавершенную фигуру.
Да...
Может быть, сила привычки?
Возможно... А может, любовь, которую он носил в себе столько пустых лет.
Он вернулся к работе и удвоил усилия. В приподнятом настроении он завершил руки, шею и голову. Что-то подсказывало ему, что тут он не может потерпеть неудачу. Слишком часто он лепил такие фигуры вплоть до мельчайших подробностей. И когда он закончил, на каменном пьедестале стояла великолепная скульптура из глины - Феона Дубидат.
Финчли был удовлетворен. Он
– Женщина...
Он задохнулся и замолчал, затем начал снова:
– Оживи... Феона!
Секунда для прихода жизни. Нагая фигура шевельнулась, потом задрожала. Притягиваемый, как магнитом, Финчли встал и шагнул к ней, протягивая руки в немом призыве. Из груди ее вырвался хриплый вздох, большие глаза медленно открылись и остановились на нем.
Ожившая девушка напряглась и закричала. Прежде чем Финчли успел коснуться ее, она вцепилась ему в лицо - длинные ногти проделали глубокие царапины, - потом метнулась к краю пьедестала, спрыгнула и побежала по полю, как и все остальные - побежала, как испуганное, обезумевшее животное, крича и завывая на бегу. Низкое солнце запятнало ее тело, отбрасываемая ею тень была чудовищной.
После того, как она скрылась, Финчли долго стоял, всматриваясь в том направлении, а тщетная и горькая любовь жгла его тело. Наконец, он повернулся к пьедесталу и с ледяной беспристрастностью вновь принялся за работу. Он не останавливался, пока пятое по счету соблазнительное существо с криками не убежало в ночь... Тогда и только тогда он остановился и долго стоял, глядя то на руки, то на чудовищные луны, висящие над головой.
Затем что-то прикоснулось к его плечу, и он не слишком удивился, увидев стоящую возле него леди Саттон. На ней по-прежнему было открытое вечернее платье, двойной лунный свет заливал ее, как всегда, грубое мужское лицо.
– А... это вы?
– сказал Финчли.
– Как ты тут, Диг, радость моя?
Он немного подумал, пытаясь найти хоть какой-то смысл в нелепом безумии, пронизывающем его космос.
– Не слишком хорошо, леди Саттон, - сказал он, наконец.
– Неприятности?
– Да...
– Он замолчал и уставился на нее.
– Могу я спросить, леди Саттон, какого дьявола вы здесь делаете?
– Я же мертва, Диг, - рассмеялась она.
– Ты-то уж должен это знать.
– Мертвы? Да... Я...
– Он замолчал в замешательстве.
– Не трудно догадаться, что я бы сделала это сама, знаешь ли.
– Сами?
– Ради новых ощущений. Это всегда было нашим девизом, верно?
– Она благодушно кивнула ему и усмехнулась. Все та же старая, озорная усмешка.
– Что вы здесь делаете?
– спросил Финчли.
– Я имею в виду...
– Я же сказала, что мертва, - прервала его леди Саттон.
– Ты много чего не понимаешь в смерти.
– Но здесь моя собственная, персональная, личная реальность. Она принадлежит мне.
– Но я же мертва, Диг. Я могу попасть в любую проклятую реальность, которую выберу. Погоди... и ты узнаешь.
– Я не... Вот что, - сказал он, - я никогда этого не узнаю, потому что никогда не умру.
– Ого!