Ад Лабрисфорта

J.M.

Миновав двери, лестницу и еще одним проход-арку, Флэш оказался в коридоре с камерами. Их было по четыре справа и слева. Не густо. Теперь понятно, почему в Лабрисфорте не использовано распространенное во многих тюрьмах "ярусное" устройство без перекрытий между этажами, которое позволяет не раздувать штат охранников. Здесь заключенных не так-то много и, чтобы наблюдать за ними, большого количества охраны не нужно.

Лабрисфортский коридор оказался узким. Конечно, ширины его хватало для того, чтобы, держась середины, надзиратель мог не опасаться, что его достанут из камеры. Но по сравнению с коридором изолятора он был узким,

и с довольно низким потолком. Со всех сторон тут окружал серый бетон, единственными видимыми металлическими конструкциями были решетчатые передние стенки камер. Из прутьев такой толщины, что их вполне можно было бы использовать на устройство клетки для динозавра.

Лабрисфорт встретил Уэсли тишиной, похожей на ту, которой проводил следственный изолятор. Или даже еще более тихой - если тишина может быть "более" и "менее" тихой. Нарушали ее лишь звуки шагов, гулко отдающиеся в камне. Заключенные в камерах молчали.

Приказ стоять Рокки отдал, когда дошли до третьих от начала камер. Впереди оставались еще четвертые, а в самом конце коридора - служебная комната надзирателей.

Гостеприимно распахнув дверь правой, если смотреть с той стороны, откуда они пришли, камеры, Костолом распорядился:

– К дальней стенке.

Когда Флэш зашел, Рокки заорал, обращаясь к кому-то, кто, видимо, должен бы находиться в служебной комнате:

– Эй, двадцать вторую надо закрыть!

– Порядок, Рокки!
– последовал ответ.
– Помощь нужна?

– Да нет, сам управлюсь. Ты, лег на пузо, руками ко мне, чтобы я их видел.
– Последнее относилось уже к Уэсли.

Пока Костолом ковырялся ключом в замке, Флэш, лежа на бетоне, всем телом ощущал всепроникающий лабрисфортский холод.

Выходит, в тюрьме на острове двери камер закрываются по двойной системе: и автоматически, и вручную.

– Сегодня посидишь на диете. Ужин уже прошел, - сказал Костолом и удалился, помахивая связкой ключей.

Флэш огляделся. Камера была одиночкой - чему нельзя не порадоваться. Позже, ради любопытства, Уэсли измерил ее. Оказалось - четыре шага в ширину, и шесть - в длину. Весь интерьер состоял из низкой железной кровати возле одной стены и унитаза - возле другой. Были, впрочем, еще торчащий прямо из стены водопроводный кран и прикрытый решеткой сток под ним. Однажды Флэш где-то читал о благоустроенных иностранных - кажется, скандинавских - тюрьмах. Да уж, Скандинавия - это Скандинавия, а Лабрисфорт - это Лабрисфорт.

Уэсли ощупал разбитое лицо. Нос сильно опух, но сломан не был.

Одеваясь, он продолжал осмотр своего "жилища". У потолка имелось маленькое окошко, забранное все той же "динозавровой" решеткой. Интересно, ведется ли за каждой камерой наблюдение? В коридоре Флэш заметил видеокамеру, но внутри его новой "квартиры" ничего похожего, вроде бы, нет.

Надеть на себя пришлось пока только арестантское добро. Его собственные плавки и носки после обработки были совсем мокрыми.

Уэсли проверил кран - слава богу, он оказался исправным. Мокрой рукой Флэш вытер засохшую кровь из-под носа и с подбородка.

Вода воняла болотом. И, к тому же, попадала не только в сток, но и на пол, который и без того был сырым. Но это мелочи.

Уэсли как следует прополоскал обработанное белье. Когда развешивал его сушиться на спинку кровати, из камеры напротив раздался оклик:

– Эй, ты! Что, первая

ночь в пятизвездочном отеле?

Флэш обернулся.

У решетки стоял парень, габаритами не уступающий Рокки Костолому. Но, если в лице Рокки явно просматривалось что-то бульдожье, то этот походил, скорее, на хищную птицу. Такую ассоциацию вызывали и круглые немигающие глаза, и крючковатый орлиный нос.

– Тебе повезло, что явился так поздно. А то мы бы тоже устроили тебе горячую встречу. Ну, ничего, готовься. Встретим. Берни Оллз пообещал - значит, так и будет.
– Не дожидаясь ответа, этот самый Берни Оллз удалился вглубь своей камеры.

Уэсли ничего не ответил. Только усмехнулся про себя: "Как же, стану я тратить время на подготовку к встрече с тобой".

Сейчас есть дела поважнее.

Например, раз и навсегда справиться с чувством безысходности, какое обычно испытывают, оказавшись в захлопнутой ловушке. Это ощущение вопреки доводам разума тошнотворной волной подступило к горлу в тот момент, когда Костолом запер дверь. И сделало то, чего не смог добиться Фрэнк Бонс с его побоями - нарушило отрешенность Уэсли.

Усевшись на кровать, он сосредоточил все свое внимание на том, чтобы сегодня, субботним вечером тринадцатого августа, его первым вечером в Лабрисфорте, это предательское чувство возникло в первый и последний раз. Паника и безысходность в любой ситуации - злейшие враги.

"Это просто поединок, всего лишь еще один поединок, в котором тебе предстоит участвовать. Который тебе предстоит выиграть".

Несмотря на кажущуюся сложность задачи, выполнить ее удалось. Флэш вновь обрел пошатнувшийся было самоконтроль, а заодно и уверенность, что это не сиюминутное достижение. И не ошибся. За все время пребывания в Лабрисфортской тюрьме он испытал, пожалуй, все возможные отрицательные чувства - но не отчаяние.

Отчаяние пришло позже.

Теперь же Уэсли был почти спокоен. Его не оставляла убежденность: он сможет сделать то, что не удавалось еще никому - вырваться из Лабрисфорта.

Он попытался как следует припомнить все увиденное. Мимо скольких "обитаемых" одиночек он прошел? Первая камера слева - он точно помнил - занята. Напротив нее, кажется, пустая. Во второй справа, соседней с его собственной, тоже кто-то сидит. Во второй слева - никого. В третьей слева располагается, как уже выяснилось, некий Берни Оллз. Последняя, четвертая слева камера, также заселена: кто-то там стоял у решетки, когда Флэш заходил в свое лабрисфортское "жилище". А вот последняя справа, вторая смежная с ним, не занята.

Уэсли застелил кровать и лег. Матрас оказался тощим и жестким, подушка - плоской, как блин. Когда Флэш положил на нее голову, взгляд уперся в потолок под углом почти в девяносто градусов. В таком положении распухший нос совсем заложило, пришлось дышать ртом.

В камере были исписаны не только стены, но и потолок. Еще бы - он здесь такой низкий. Встав на кровать, достать можно запросто.

Некоторые надписи выцарапаны на бетоне, некоторые намалеваны краской. Интересно, чем их делали? Ведь у его предшественников, как и у него самого, поначалу не могло быть под рукой ничего подходящего. Какая уж тут писанина, когда даже долбанной зубной щетки нет. Единственное, а оттого удивительное проявление лабрисфортской заботы - рулон туалетной бумаги на бачке унитаза.