Ад уже здесь
Шрифт:
В этот момент в небольшое помещение, где они расположились в свете трех горящих лучин, вошел Турпал и, усевшись за стол, налил себе самогону.
Крест повернул голову в его сторону.
— А разве Аллах не запрещает алкоголь? — спросил он.
— Слушай, ты кто, имам, что ли? Нет, он меня учить будет! Я замерз в дозоре, понял?! — И, выпив залпом, поморщился и пробормотал: — Мы все давно Аллаха прогневали, потому и живем так. Жалко китайца, короче…
— Вы чего от черновиков-то хотите? — спросил Егор.
— Они
— Ну и что? У вас вон тарантас хороший какой. Вам мало этого? Прям как у рейдеров. — Демидов ухмыльнулся.
— Ты видел рейдеров? — осторожно спросил Людоед.
— Нет. Рассказывали следопыты. Они там вроде обитают, в горах где-то. Так… Байки всякие ходят… А чтоб сунуться на черновиков, это вы забудьте. Их много. У них оружие и техника.
— Ну а есть у вас в городе сильные группировки, которые с ними враждуют? — задал вопрос Варяг.
— Да есть. Всякие. Только они не такие сильные, как сами черновики. И между собой тоже не ладят. И не думайте, что вам кто-то из-за пары тракторов будет помогать и людей своих в бою насмерть класть.
— Разве только в тракторах этих дело? — поморщился Крест. — Неужели никто не хочет избавиться от ига черновиков? Те же коммунисты, монархисты или муслимиат?
Турпал, услышав последнее слово, пробормотал какое-то ругательство на родном языке.
— Ты чего? — Людоед уставился на него.
— Бараны они! Они меня выгнать сделали!
— За что это?
— Эй, там, короче, много татарин, дагестанец, ингуш, башкир и азербайджанец! А нохча им не понравился! Азер говорит, ты не настоящий правоверный! Говорит, короче, вы волку поклоняетесь, а Кораном прикрывались, чтоб сауды денег давали на газават. Я говорю, ты баран, оу! Дагестанец говорит, мой бабка жил Кизляр. Я говорю, и что? Я при чем? Я ходил твой Кизляр? Мне одиннадцать лет было, когда Шамиль Кизляр ходил. Никто в мой тейп не был там с оружием в руках. Я говорю, что ты хочешь, короче? Он говорит, уйди! У ингуша одного на плече татуха, понял. Баба голая, короче. Я говорю, ты какой правоверный, если у тебя татуировка? Это харам! Коран запрещает не только баба, даже бабочка рисовать. Я говорю, Аллах запрещает живых существ рисовать. Он смеется, короче, и говорит, что она уже мертвый, не живой. Аллах простит. Я говорю, ты баран, оу. Татарин говорит, из-за тебя, короче, мы не сможем с русским договариваться. Типа, короче, русские не будут с ними договариваться, если в муслимиат есть чеченец. Я ушел. А оказывается, русский может принять нохча к себе. И я тут, короче. А они говорили, русский не будет с ними говорить из-за чеченца. Бараны они! А русские, Егор, вон, приняли. Аллах велик!
— Велик, успокойся, — пробормотал Демидов.
— Брат, сколько время? — Турпал сразу остыл и словно забыл об этом разговоре.
Егор достал из-за пазухи карманные часы на цепочке и, открыв крышку, кивнул.
—
— О. Спасибо. — Чеченец встал из-за стола и пошел к двери. — Я у себя, короче, — сказал он и вышел.
— Пошел молиться? — спросил Варяг.
— Да, — ответил Демидов. — Он пять раз за день это делает.
— Странный он какой-то.
— Да нет. Просто напряжен вечно. Ну и характер такой. Он постоянно чувствует себя чужаком и думает, что его недолюбливают. Понять его можно. Хотя у нас это не так. У нас все равно, кто какой нации. Главное — человеком будь.
— А как он к вам попал?
— Он один долго жил. Потом однажды на него собаки дикие напали. Рвать начали. А наш дозор его отбил у собак. У меня тут против столбняка были лекарства. Просроченные, правда, но помогли. Оклемался. С тех пор с нами.
Егор снова налил себе самогону. Варяг пристально смотрел на то, как он делает залп своей кружкой и следом отправляет картофелину.
— Не волнуйтесь, — крякнул он, поняв этот взгляд. — Мне ведро надо, чтоб захмелеть. А уж на таком холоде и подавно.
В помещение вошла женщина. Одета она была в старое пальто и валенки. На плечах шерстяная шаль. Ее лицо было совершенно заплаканным и опухшим. Посмотрев на гостей, она вдруг упала на колени и, хлопая ладонями по полу, стала плакать и причитать.
— Спасибо вам! Спасибо вам! Если бы не вы, я бы и мужа сегодня потеряла! Спасибо вам! — рыдала она.
Людоед вскочил с табуретки и принялся аккуратно поднимать ее.
— Послушайте, не надо так, успокойтесь, — настойчиво говорил он.
Демидов также помогал ей подняться на ноги.
В помещение ворвался Фэн. Он схватил жену и крепко прижал к себе, успокаивая.
— Сулпан, родня, зачем ты так, — шептал он, гладя ее по голове.
— Доченька моя! — рыдала женщина, стуча кулаками по плечам супруга и мотая головой.
Вслед за Драконом вошли еще несколько женщин. Они осторожно взяли Сулпан под руки и увели. Китаец обессилено опустился на пустующую табуретку и тяжело вздохнул. Молчание затянулось. Все понимали, какое горе постигло этого человека, но говорить что-либо было сейчас неловко, а слова утешения и сочувствия ничего не способны были сделать.
— Сколько ей было лет? — Первым тишину нарушил, как ни странно, молчаливый обычно Николай.
— Пять годиков всего, — едва сдерживая слезы, ответил китаец.
— А чем болела?
Фэн молчал, медленно качая головой, затем наконец произнес:
— Да там… Столько всего… Я и названий-то всех не знаю. И никто не знает. Разве может сейчас родиться здоровый ребенок?
Васнецов пристально взглянул на него и задал очередной вопрос:
— Тогда зачем вы ее родили?
— Ты что мелешь? — прошипел Сквернослов.
Китаец растерянно посмотрел на Николая.
— То есть как это? Как это — зачем? А зачем жить тогда? А продолжение рода?..