Ад в режиме ожидания

Андрианова Анастасия

– Ну, вот и дом твоей тёти, – хмыкнул таксист и посмотрел на меня как-то странно. – Точно здесь?

Я почти что задремал и встрепенулся, когда машина затормозила. Взволнованно огляделся. В солнечном свете улица выглядела куда менее зловещей, чем дождливым вечером, и я даже не сразу узнал места. Приглядевшись, наконец увидел уродливый чёрный росчерк, проходящий по телу одного из домов. Я радостно кивнул, сунул водителю деньги и выскочил из машины, прочь от навязчиво стучащей магнитолы.

Я сразу бросился к дому с крылом. Кровь зашумела в ушах, когда я остановился у подъезда. Мою грудь распирало какое-то необъяснимое чувство

тревоги, смешанной с восторгом. Будто я обрёл что-то, что давно потерял, но не понимал, как сильно страдаю без этого.

Слегка подрагивающими руками я вытащил новенький телефон и нажал значок камеры. Снял сначала с расстояния, чтобы каждое перо вошло в кадр. Потом начал фотографировать по частям, отдельно щёлкал крупными планами детали. Подумал, что, наверное, странно выгляжу со стороны. Будто следователь, снимающий место преступления. Или маньяк с мутными мотивами. Даже останавливался и осматривался пару раз: не наблюдает ли кто-то за мной? Вдруг полицию вызовут, попробуй, объясни потом, что я тут делаю и какой у меня интерес.

Под тёплым сентябрьским солнцем я даже вспотел и снял ветровку, обвязал рукавами вокруг пояса. Делая снимки нарисованного крыла, я то радовался, то дрожал от странного, накатывающего волнами нетерпения. Сам над собой посмеялся: ну точно маньяк! Я немного подумал и сфотографировал ещё те места, где изображение будто проступало сквозь казённую краску, которой его пытались замазать.

Фотографий мне показалось мало. Я сунул телефон в карман джинсов и достал блокнот с карандашом. Наверное, я неправильно выразился. Восемьдесят с лишним фотографий одного единственного подъезда – это очень даже много, но мне всё равно чего-то не хватало. Не хватало уверенности в себе. После ночной мазни у меня поубавилось спеси. Хотелось вновь ощутить себя на что-то способным. Я не привык отступать, и если что-то не получилось с первого раза, то я буду бодаться до тех пор, пока не выйдет по-моему.

Я снова отошёл на несколько шагов и начал быстро водить карандашом по бумаге цвета яичной скорлупы, постоянно сверяясь с оригиналом и вымеряя карандашом пропорции. Вроде, выходило неплохо. Во всяком случае, несравненно лучше, чем ночью. Отдельно нарисовал несколько перьев, чтобы запомнить, как неизвестный уличный художник изобразил их фактуру и переливы света.

Закончив и ещё раз сравнив оригинал и мою интерпретацию, я немного успокоился. И тут же пожалел, что не могу войти внутрь и сделать фото тех рисунков, которые тянутся до второго этажа. Может, подождать, когда кто-нибудь выйдет? В тот раз ведь повезло.

Я сел прямо на землю и прислонился спиной к стене. Повернул голову набок и провёл пальцами по рисунку, повторяя очертания перьев. Краска лежала на кирпиче чуть выпукло, шершаво, я ощущал кончиками пальцев крошечные борозды от жёсткой кисти, которой художник наносил мазки. И снова подумал: кто? Зачем? Для чего? Почему не павлин, не попугай, например, которые были нарисованы на стенах детской поликлиники? Почему мёртвый ворон? И ворон ли? Я закрыл глаза, представляя, как крыло уходит за дверь, тянется по стенам подъезда. Представил, что крыло – это моя рука, лежащая на стене дома, а когда вспомнил про червей, мне вдруг стало щекотно и я открыл глаза.

Нет уж, так не пойдёт. Чего я себе навоображал? Бред какой-то. Я встал, стыдливо отряхнул джинсы и украдкой огляделся, надеясь, что никто не видел, как я сидел тут и водил руками по рисунку.

Как назло, никто не входил и не выходил. Я прислушивался, но даже с первого этажа не доносилось ни единого шороха, будто в доме и не жил никто. Мишка, наверное, на моём месте постучал бы в окно и спросил бы код от подъезда. Но я позорным образом трусил. Точнее, испытывал неловкость. Да и беспокоить жильцов не хотел. Сам я бы ни за что не подсказал незнакомцу, требующему код от двери. Сделал бы вид, что никого нет дома.

Я снова достал телефон и посмотрел на часы. Пары скоро закончатся, надо бы двигать домой, чтоб никто не понял, что я прогуливал. Посчитал, сколько осталось денег. Хватит, чтобы обратно тоже поехать на такси. Но подумал, что надо всё-таки разведать насчёт автобусов. И тут же спросил себя: а зачем? Разве я собираюсь сюда возвращаться? Фотки есть, наброски есть, хватит, чтобы выполнить задание. И новая мысль пришла вслед за предыдущей: а для задания ли я снимал и рисовал?

Я поспешил перейти дорогу, пока другие странности не полезли в голову. Бросил последний взгляд на чёрное крыло и в очередной раз ощутил холодок в позвоночнике. Да ну, надо валить отсюда, пока не нарвался на неприятности. Таксист ведь не просто так сказал, что это стрёмный район. Хотя при свете ничего так, выглядит вполне мирным.

Вызвал такси. Забавно, но приехал тот же дядька. Снова посмотрел на меня странно, как на больного или на сумасшедшего. Я попросил выключить мясорубку для мозгов. Обратно доехали в тишине. И без пробок.

***

Из дома я сразу написал Мишке. Он вроде бы оклемался, завтра собирался в универ. Спросил, что было на парах. И тут я задумался. Написать о том, что не ходил? Мишка спросит, где я был и что делал. Обидится, что не зашёл к нему. Почему-то мне не хотелось рассказывать ему правду. Мы тысячу лет дружили, но этот поступок мне и самому казался странным. Как рассказать другу? «Я ездил к чёрту на куличики фоткать нарисованную дохлую птицу»? Да ну. Соврать? Тоже не хотелось. Я решил нагнать туману и написать что-то расплывчатое:

«Помогал матери».

Ну а что, нарисовано-то было просто блестяще. Если бы найти этого художника и уломать его сотрудничать с мамой, было бы здорово.

Ирка громко разговаривала с кем-то по телефону в своей комнате. Отца, как обычно, не было. Мамы тоже. Я покормил Умку, закрылся у себя и натянул чистый загрунтованный холст на подрамник. Спешил, пока образ не ускользнул. Развёл краску. Закрепил на подставке телефон с открытой фотографией, ещё раз просмотрел наброски в блокноте. Разложил кисти. Обмакнул в краску и сделал первые мазки.

Я быстро вошёл в раж. Всегда радуюсь, когда так бывает. Кто-то называет это состояние вдохновением, да только я не верю ни в каких крылатых муз, которые прилетают и становятся за плечом. Я называю это потоком. Из космоса, из самого себя – откуда хотите. Он захлёстывает с головой, и ты не успеваешь даже решить, стоит туда нырять или нет. Затягивает омутом, а когда выплывешь – через минуту или через пять часов – не знаешь сам.

Так и получилось. Поток нашёл меня. Можно часами искать то самое «вдохновение» и не находить. А можно научить себя вызывать этот поток тогда, когда нужно тебе. Я научился. И гордился этим умением.