Адам, Последний человек
Шрифт:
Хранитель тяжело вздохнул, запрыгнул в кресло и положил морду на мягкий подлокотник. Было видно, как тяжело ему дались эти несколько минут выступления.
– Вот и все, – сказал он после короткой паузы. – Сделай музыку погромче и отдохни.
– А я и не устала совсем, и если хотите что-нибудь рассказать про моего Адама, я готова слушать, я не устала.
– Во, женщина, – возмутился ангел, – сразу моего! Это не он твой, а ты его… то есть из ребра… а хотя сами разбирайтесь, кто чей, когда встретитесь. Кстати, не пей больше этого вина, которое было в первый день, помнишь? Довольно вредная гадость.
– Вы что, его пробовали?
– Я же сказал, что не пью, просто знаю про все, что сейчас существует, вернее,
– Хорошо, а… за… на… где… ка… – сразу затараторила Людмила, постоянно замолкая, так как все вопросы, которые посыпались из нее, были связаны с тем, что она только что услышала.
– Хватит бекать и мекать, – перебил ангел. – Если вопросов нет, я пойду.
– Есть, есть! – сразу запротестовала Людмила. – Почему вы так долго молчали после первой встречи?
– Хороший вопрос, – одобрительно покачал головой хранитель. – Во-первых, усыплял твою бдительность, во-вторых, что языком зря молоть, ведь я не эта, как ее… я этот… Ну, короче, понимаешь, и в-третьих, как ты думаешь, легко ли из такой пасти говорить на членораздельном языке? – и он открыл свою крокодильскую пасть с большими желтыми зубами.
– Да-а-а, – закивала головой Богданова, – а почему просто в муху не превратиться и не полетать?
– У тебя тапки какого размера?
– Тридцать семь, а что?
– А в тридцать пятый влезешь?
– Ну, с трудом…
– А в тридцать второй? Это во-первых, а во-вторых, вспомни из школы, что видит муха своими глазами. Ты вся бы была как один ходячий пупок, да еще бы дихлофосом каким-нибудь брызнула. Лечись после этого целый год, а у меня дело особой важности. Еще вопросы?
– Скажите, а вы действительно знаете, что было, есть и будет?
– Вопрос трудный, но постараюсь объяснить доступно. О прошлом – все события, определившие ход вашей истории. А кто может знать, что отчебучит женщина, которая много лет занималась психиатрией, а потом узнала, что является первой женщиной, сделанной из ребра Адамова, и что ей светит скоро с ним повстречаться? Так что о будущем – только возможные варианты, которых, кстати, всегда бывает несколько…
– Значит, я его, может, не встречу?!! – не выдержала Богданова.
– А я разве не сказал? – искренне удивился ангел. – Все эти блохи ненасытные, всю память отъели, заразы. Ну, извини. Значит, так, либо – раз – встретишь, два – объешься нехорошей икры и окочуришься, либо – три – опять выйдешь замуж за кого-нибудь, и тебе будет не до этого…
– Что?!! – Людмила почувствовала, что у нее поднимается давление, температура, начинается нервная чесотка и по спине ползут мурашки размером с хорошего таракана.
– Я тебя сейчас… – и она направилась к шкафу, где стоял пылесос, которого, как она заметила, страшно боялся Дарвин.
Он сразу все понял и запричитал голосом, от которого бы растаяло любое женское сердце:
– Неужели ты можешь отдать на съедение этому монстру того, кто охраняет главного мужчину твоей жизни и хочет что бы вы с ним… – он на секунду замялся, подбирая слово, – …познакомились?!!
– Ну что мне делать? – уже почти плача, спросила Богданова, бросив шланг от пылесоса в угол комнаты.
– Во-первых, не ешь икру, во-вторых, сходи к психиатру, – съязвил ангел, видя, что пылесос ему больше не угрожает, – в-третьих…
– Прекратите свой идиотский счет! – взвизгнула Богданова и бросила в хранителя шлепанец, который попал в музыкальный центр и опять включил уже переставшую играть музыку.
– Скрипичный концерт номер два для дирижера с барабаном, – задумчиво сказал любитель раннего барокко, когда из динамиков зазвучала пятая симфония Бетховена. – Дело в том, что
– Ну ладно, хватит, – ослабевшим голосом перебила его Богданова, – я уже так устала, что ничего не соображаю, мне кажется, я окочурюсь раньше, чем наступит этот день встречи, и даже раньше, чем я доберусь до бутерброда с икрой.
– И не мечтай так просто отделаться…
– Подождите, самый последний вопрос. А вы меня не обманываете?
Когда женщина в такой ситуации задает этот вопрос, она знает, что услышит в ответ. Но в этом ответе не важна ни логика, ни аргументация, она хочет почувствовать его сердцем. И если эта женщина – Ева, то обмануть ее можно, только если вы – Сатана.
– Ты умеешь летать? – спросил ангел, с жалостью глядя на Людмилу.
– Нет…
– А я не умею обманывать.
Он спрыгнул с кресла и подошел к двери.
– Я сейчас уйду, а этот бывший блошиный в дом вернется через пару часов. Ты уж его не выгоняй, он тебя очень любит. Да, и не пытайся задавать ему вопросы. Собаки говорить не умеют.
Он встал на задние лапы, ловко повернул зубами замок и вышел.
После того как за тем, кто называл себя хранителем, тихо закрылась входная дверь, Людмила просидела не двигаясь неизвестно сколько времени, пока не услышала робкое царапанье. Она сразу очнулась и бросилась в прихожую. Незапертая дверь медленно открылась. На пороге стоял Дарвин и смотрел на Людмилу умоляющим взглядом. «Ведь я же не виноват, что этот присоседившийся тип так нагло воспользовался моей собачьей личностью для достижения своих непонятных целей, – говорили его печальные глаза. – Но ведь я же не он, я гораздо лучше, и пупок твой мне совершенно до лампочки. И вообще, пусти обратно – не пожалеешь». Все это было написано на собачьей морде, которая не решалась войти в дом без приглашения, потому что рассчитывала не только на остатки большого пакета еды для немолодых собак, но в первую очередь на взаимную любовь, которую никакими пакетами не измерить, разве что докторской колбасой…
– Ну, проходи, не стой в дверях, – с трудом сдерживая улыбку сказала Людмила. – Только давай договоримся – чтобы я тебя лежащим в моей кровати не видела!
«Поддерживаю и одобряю», – подумал Дарвин, хотя и не понял, что она сказала. Но он понял главное – у него по-прежнему есть свой дом, своя миска с нарисованной вкусной косточкой, свой коврик и даже своя кровать, только когда никто не видит. А еще есть Она – самая умная, красивая и заботливая. И от нахлынувших эмоций Дарвин с такой силой завилял хвостом, что опрокинул на пол телефонный стол вместе с телефоном, стул и совершенно бесполезную, но очень красивую подставку для зонтов. Произведенные разрушения его нисколько не смутили, и он радостно зашагал на кухню проверять, все ли в порядке с миской. Людмила с улыбкой смотрела на абсолютно счастливое лохматое существо и думала о том, что, может быть, скоро и ее в жизни ждет большое-пребольшое счастье. «Вот только вилять будет не чем, – думала она, собирая остатки разлетевшегося вдребезги телефона, – и вообще, надо конкретней проанализировать всю полученную сегодня информацию и выжать из нее все, что можно. Главное – не отступать ни на шаг от аксиомы номер один, то есть от того, что все произошедшее реально и не является долгосрочной галлюцинацией. Ну, и от аксиомы номер два, конечно, – подумала она и посмотрела на Дарвина, проверяющего, не уменьшился ли объем миски за последние пару часов. – Но все размышления – завтра, а сегодня уже пора спать».