Адаптация

Шолох Юлия

Произнеся это, она скромно склонила голову и замерла на месте, как и все окружающие.

Король больше не пытался вмешаться. Да что там, я поняла, что от изумления тоже не могу

двинуться с места – меня практически парализовало. Видимо, ноги потому и не отказали –

превратились в камень. Я думала, хуже уже не будет, просто не может быть, но буквально че-

рез несколько секунд, в течении которых Парфен не отводил взгляда от наследницы, он улыб-

нулся той самой хорошо знакомой мне тплой улыбкой и ответил:

– Конечно, моя Хиромэ. Это честь для меня. И самое большое удовольствие.

Гудронские женщины тут же оживились и заволновались, загомонили, как и толпа, ко-

торая к тому времени непонятным образом сплотилась так плотно, что нас с Мизо подпрли

друг к дружке, а потом – к ближайшей колонне из хрусталя, холод которой тут же проник

внутрь, будто злорадствовал – больше некому поддержать меня, когда от горя хочется просто

сесть и сдаться. Больше некому.

На сцене кто-то снова заговорил, и все опять замолчали. Оказалось, к свежеиспечнной

парочке подошел король. Он несколько секунд смотрел на них, а потом сказал Парфену са-

мым значимым тоном из всех возможных:

– Я рад, что моим зятем станет такой герой, как ты, кисеец. Будьте счастливы.

Какая-то гудронка, может, мать Хиромэ, а может посторонняя, просто шибко впечатли-

тельная особо, заголосила, как будто кто-то умер, а ближайшие к сцене зрители бросились к

сцене, по пути поздравлять всех и вся. Я услышала чьи-то восклицания, что такого интересно-

го вечера и потрясающе романтичной помолвки не было уже с десяток лет.

На помосте улыбающийся Парфен неподвижно стоял напротив розовеющей Хиромэ, а

вокруг них суетились гудронские родственники.

Невыносимо.

Я отвернулась и сразу же наткнулась на сострадательный взгляд Мизо.

– Мне жаль, - прошептала она.

Я молча отлипла от колонны и направилась к выходу. К счастью, большая часть гостей

толпилась возле сцены, так что ничто не помешало мне покинуть зал и спросить у тусующе-

гося в коридоре обслуживающего персонала, где моя комната.

Нас с Мизо поселили вместе, но думаю, она поняла, что мне хочется побыть одной, по-

тому что следом не пошла.

На Земле я, вероятно, напилась бы в стельку, да и пустилась бы во все тяжкие. Но здесь

мне просто хотелось остаться одной. А может, дело вовсе не в месте нахождения, а в причине.

Не могу представить, чтобы я расстраивалась ради кого-то из своих парней, хотя парочку из

них как мне кажется, я почти любила.

Почти.

Тут вс по-другому.

И – расстраивалась? Не знаю, как это состояние называется, но от обычного расстройства

оно отличается так же сильно, как хижина одинокого отшельника отличается от мегаполиса,

раскинувшегося на десятки километров.

И как хорошо, что где-то есть родители, а значит, проблема возвращения, на которой сле-

дует в данный момент сосредоточиться, чтобы больше ни о чм другом не думать.

Разумом я понимала, что вс временно, даже страдания, что я не первая и не последняя,

что есть люди, которым было намного хуже, которые пережили такие трагедии, что я отды-

хаю. Когда мужья уходили на войну и не возвращались, когда родственники выходили из до-

му на пять минут и погибали. Да, многим было реально хуже, но сейчас мне на это плевать.

Состояние, в которое я впала, было каким-то странноватым. Как своеобразная кома – об-

легченный вариант. Я не плакала, не смеялась, не застыла на месте. Глаза моргали, до меня

доносились какие-то звуки, вполне обычные, но они были неважными и поэтому оставались

фоном. Сейчас как-то не было ничего важного.

Единственной мыслью оставалась необходимость переждать, перетерпеть некоторое вре-

мя, а потом что-нибудь будет. Что-нибудь, отличное от текущего состояния. Никакого.

Мама. Будет мама, к которой я вс равно доберусь и тогда смогу обнять е и забыть обо

всех обидах. Как в детстве, когда трагедией было даже то, что мне сломали любимую заколку.

Так и тут – ну сломали… что-то, но жить буду. Со временем забудется. Порыдать, да, воз-

можно, придется, но только когда е обниму, ни секундой раньше!

Как-то быстро вс произошло, и встреча с идеальным инопланетянином, и зарождение че-

го-то большого, неуловимо прекрасного, и своеобразное расставание. Теперь как будто голову

сверлит мерзкий голос дворовой сплетницы, зудящий: «А я говорила, что он тебе не по зу-

бам». Да, говорила, и я с самого начала была с ней полностью согласна.

А самое поганое – вс это не поможет, вскоре до меня дойдт, вскоре я осознаю происхо-

дящее до конца, выпью до дна, и тогда уже не смогу отгораживаться. Тогда я даже не знаю,

что произойдт.

Не знаю, сколько времени я сидела в кресле, просто дрейфуя в океане пустоты, без цели и

усилий, но первым раздражителем, пробившем скорлупу, оказался грохот в дверь. Открывать

не хотелось, но стук продолжался.

Просто свинство! Что за сервис такой некачественный? Почему в королевском дворце

кто-то позволяет себе помешать гостям уединиться в мировой скорби?