Адаптация
Шрифт:
Я опустился на диван рядом с телефоном, не понимая, кому звонить. Матери, отцу? Мне нечего им сказать. Брату? Он вряд ли чем поможет, и я только возненавижу его и себя за собственную слабость. Женщинам, с которыми я спал когда-то? Они сейчас спят с кем-то другим и к телефону не подойдут. Анне? Ну да, она посочувствует. Но нужно ли мне участие понимающего, но не близкого человека?
Сиду? Уж он-то наверняка не спит. Но меньше всего я нуждался сейчас в изящных концепциях холодного и плодовитого ума, которые он тут же начнет впихивать
Я положил трубку, подошел к забитому книгами шкафу. Встав на цыпочки, стащил с верхней пирамиды книг и журналов тяжелый справочник: «Москва для вас». На первых страницах отыскал список телефонов доверия.
– Здравствуйте, – прозвучал женский голос. – Телефон доверия. Что вас беспокоит?
Втянув губами воздух и кривя лицо, будто на меня сейчас таращатся человек сто, я как бы между делом буркнул:
– А… Дело в том, что я думаю о самоубийстве.
– Минуточку. Пожалуйста, не кладите трубку.
Я ждал не так уж и мало. Странно, что все это время в трубке звучало нечто похожее на женскую вокальную партию из пинк-флойдовской композиции «Вам бы там побывать». Но музыка была очень далеко, и казалось, что это мне чудится.
Наконец послышалось сначала издали, а потом очень близко покашливание пожилого человека.
– Слушаю вас, – откашлявшись, произнес голос.
Я изложил проблему. Пояснил, что не вижу в жизни никакого смысла и думаю, не покончить ли с собой.
– Потому что не понимаете, ради чего жить, – кивнул голос, – утром не знаете, зачем вставать, умываться, заправлять постель, смотреть в зеркало, одевать чистую дорогую одежду, идти на работу, зарабатывать деньги. Так?
– Да, именно так, – обрадовался я. – У меня нет мотивации к жизни.
Пожилой голос добродушно усмехнулся.
– Мотивации? Того, что требуют кинопродюсеры от сценаристов, – чтобы те без конца придумывали мотивации для персонажей фильма? В результате вместо живых людей получаются гомункулы из идиотских сериалов. Мотивация! Хуже нет, когда ее надо искать.
– Но разве… ее не существует? – удивился я.
– Вот именно, – усмехнулся голос, – мотивация либо существует, либо нет. То есть изначально она есть у каждого из нас, как и у придуманного персонажа из кино. Но никого нельзя насиловать чужой мотивацией. Это все равно, что я вам, к примеру, посоветую стать чернокожим жителем Зимбабве и мотивировать свою жизнь тем, что нужно добывать слонов для вашей негритянки и десяти детишек. Все мы рождаемся с уже сложившейся мотивацией, беда в том, что все время хотим ее поменять.
Я улыбнулся. Голос, кажется, тоже.
– Продолжайте, – попросил я.
– Понимаете, – сказал голос, – придумывать мотивации – это занятие для игры. А человек не создан для игры. Вы, наверное, заметили, что лучшие фильмы, как, впрочем, и лучшие человеческие жизни, привлекательны потому, что мы не замечаем в них никакой игры.
– Кажется, – немного развеселился я, – мы говорим о кино, а не о моем состоянии.
– А вы хотели бы вернуться к нему? Надолго? Может быть, навсегда?
– О нет! – рассмеялся я.
– Для начала запомните, – сказал голос, – что мысль о самоубийстве, в общем-то, есть признак мыслящего человека. Тот, кто никогда не задумывался о самоубийстве, либо счастливый идиот, либо, так сказать, совершенно несчастный идиот. Кстати, и то и другое – признаки одной патологии.
Он снова закашлялся.
– И второе. Все дело, понимаете ли, в чуде.
– Как? – не понял я.
– Дело в том, что любой человек создан для чуда. Вы, вероятно, сейчас не женаты?
– Я был, но…
– И у вас нет детей.
– Нет.
– И работа вам не по душе, потому что вы мечтали о другой?
Я кивнул, промолчав.
– Судя по всему, в Бога вы тоже не верите?
Я промолчал.
– Понятно. У вас, как видно, тотальный дефицит грандиозных чудес. Вот вы и страдаете. И чем дальше, тем хуже. Бедняги вроде вас согласны только на громадные чудеса, но в них же и не хотят верить, вот в чем беда! Да не волнуйтесь, у каждого из нас есть свои маленькие чудеса, которые мы расплескали в детстве, как, впрочем, и мотивации. Но они никуда не пропали. Чудеса остаются на свете, как, например, кости вымерших динозавров.
Он снова стал кашлять.
– Динозавры были большими, – кисло сказал я.
– Раньше все было больше, – согласно произнес голос, – какое время, такие и динозавры…
– Ладно, – сказал я, – скажите… что мне делать?
– Найти свое чудо.
– Как?
– Это все равно, как если бы вы спросили меня, как называется город, мимо которого вы проезжали на поезде в трехлетнем возрасте. Дело в том, что все, что мы ищем – существует рядом или неподалеку. Просто надо проехаться еще раз по той же колее, и на этот раз не спать и выглянуть в окно.
– Кажется, я понял, – сказал я, помедлив.
– Ну вот и славно, – кивнул голос.
Во время наступившей паузы мне показалось, что голос спешит покончить со мной и уйти, и мне вновь стало тоскливо.
– Я знаю, – торопливо добавил я, – что вы думаете, будто все уже сказали мне. И вам, наверное, надо работать дальше, но… Но ведь… Но ведь это…
Голос терпеливо ждал. Так долго, что я даже подумал, что он тихо смылся, – пока вновь не раздалось знакомое покашливание. И я сразу выпалил:
– Но я не знаю, что мне делать сейчас! Именно сейчас – понимаете? Сейчас, когда до утра еще столько времени, столько черных и мерзлых проклятых часов, когда я начну, блин!.. начну эти чертовы поиски чуда, и сяду в тот самый дряхлый поезд, я, взрослый чувак, и поеду по прежней колее искать тот затерянный городишко, название которого я не увидел, придурок, потому что спал! Все это – да, я согласен, но что мне делать сейчас? Как мне не задушить самого себя сейчас, этой ночью, можете вы мне сказать?!