Адмирал Ее Величества России
Шрифт:
На сие письмо не последовало прямого ответа, но Тагир-паша, начальствующий над турецкою частью флота (который дрался против нашего корабля), приехав на «Азию», обещался касательно оставшихся судов, что никаких неприятельских действий с оных не будет учинено, но что,
Союзные эскадры оставались в Наварине до 13 октября, которого числа отправились в море, не претерпев более ни малейшего вреда.
О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видали. Потерю турок полагают до 5 тысяч […]:
На нашей эскадре убитых офицеров – 2, лейтенант Куприянов и мичман Жадовский. Тяжело раненых – 2, и оба с нашего корабля. Шеман – в голову и немного поврежден правый глаз, однако же поправляется очень хорошо. Бедный Бутенев потерял правую руку по самое плечо. Надо было любоваться, с какой твердостью перенес он операцию и не позволил себе сделать оную ранее, нежели сделают марсовому уряднику, который прежде него был ранен. Есть еще, но о них не стоит писать, потому что легко ранены. Я не понимаю, любезный друг, как я уцелел. Я был наверху, на баке, у меня было 34 человека, из которых шестерых убило и 17 ранило, меня даже и щепкой не тронуло.
Корабли наши очень много потерпели, в особенности наш. Нам надобно все новые мачты, стеньги, нижние реи, надобно переменить многие перебитые бимсы, кницы, заделать пробоины, и прочее. Надобно почти весь новый стоячий такелаж, многие нижние ванты и штаги перебиты даже в нескольких местах. Ты посмотрел бы, любезный Миша, какая у нас была работа в продолжение пяти дней, которые мы оставались в Наваринской гавани.
Нужно было все мачты, нижние реи укреплять шкалами, переменить стеньги, паруса, исправлять такелаж, заделывать пробоины, многие перебитые борта заделывать вовсе и тому подобное, но при всем том наши мачты были так худы, что брам-стеньг мы не смели поднять. На переходе нашем в Мальту ничего интересного с нами не случилось, кроме, что в один довольно сильный шквал мы потеряли наш подбитый грота-рей и подняли вместо стеньги брам-стеньгу и вместо грота-рея – марса-рей и под таким вооружением доплелись к 27 октября в Мальту, где уже нашли английского адмирала со своей эскадрой. Теперь стоим спокойно здесь, исправляем понемногу повреждения и ожидаем дальнейших приказаний.
Не хочешь ли прочесть приказ, отданный английским адмиралом после сражения в Наваринской гавани:
«Корабль “Азия” в Наварине.
Прежде нежели соединенная эскадра оставит место, ознаменованное ею столь решительной победой, главнокомандующий поставил себе приятною обязанностью изъявить всем гг. офицерам и нижним чинам, на эскадрах сих находящимся, высокое свое понятие о чрезвычайной храбрости и деятельности их, очевидцем коих он был 8 октября. Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем даже одной и той же нации, не могло быть оказано более единодушия в действии, как то ознаменовано было на эскадрах трех наших союзных держав в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении.
Он в особенности приписывает сие славным подвигам своих сподвижников, гг. контр-адмиралов, подвиги которых послужили примером многим кораблям их к столь скорому и искреннему вспоможению, доставленному от одного другому в самом жару и смятении сражения. Таковое единодушие к общей цели, таковое хладнокровие и храбрость среди сильного огня и столь примерная точность в действии орудиями была
Надменный Ибрагим-паша обещался не оставлять Наварин и не препятствовать действиям союзного флота, но бесчестно изменил данному им слову. Союзные же начальники дали обещание истребить турецкий и египетский флоты, ежели хоть один выстрел будет сделан по которому-либо из их флотов, и с помощью храбрых тех людей, коими счастье они имели командовать, в полной мере исполнили обещание свое. Из 60 военных судов, флот их составляющих, остался один только фрегат и до 15 мелких судов, и те в таком положении, что едва ли когда в состоянии будут вступить под паруса.
Таковая победа не может быть одержана без пожертвования жизнью многих людей, и главнокомандующий в полной мере соболезнует о потерях некоторых из лучших и храбрейших воинов, флот наш составляющих. Одно лишь утешение находит он в том, что они пали, исполняя долг свой в избавлении страждущего человечества.
Главнокомандующий изъявляет искреннюю свою признательность высоким своим сподвижникам, гг. контр-адмиралам за благоразумное и отличное управление своими эскадрами, а также капитанам, офицерам и нижним чинам за точное исполнение возложенных на них обязанностей и мужество, с которым истребили они своих противников».
Ну вот тебе, любезный Миша, полное описание всего нашего плавания и всех происшествий, случившихся с нами. Очень рад, что успел написать тебе письмо. Ах, зачем ты не можешь разделить с нами нашей победы? Зачем судьба играет нами так своенравно, что мы при сильном желании быть вместе бываем всегда разлучены.
Я не пишу к Панферову, ради Бога, извини меня перед ним; писавши к нему, сделай ему выписку из моего письма и отошли. Я знаю, что он будет на меня сердиться, но что ж делать? Право, я не имею времени. Кланяйся Станицкому, Алексею Михайловичу Трескину, Подушкину, Гебауеру и Аполлону Иванову. Попроси Аполлона Иванова, увидевшись с ним, чтобы он поклонился от меня хорошему моему приятелю Антоньеву и сказал бы ему, что я очень жалею, что он не может разделить с нами нашей славы.
Прощай, любезный Миша, не забудь истинно, всей душой тебе преданного друга.
P. S. Пишу к тебе с Траверсе. Он едет курьером с подробным донесением, в каком положении находятся наши суда.
Я позабыл тебе оказать, что план, который тебе посылаю, не совсем верен. Фрегаты, хотя и поставлены в линию, но это совсем не их места, и вообще, они не так хорошо действовали, как корабли. Когда увижусь с тобой, тогда сам все на плане поясню. Я ничего тебе не сказал о малом отряде, который назначен был для отвода брандеров; он действовал превосходно во время сражения. Английский и французский адмиралы потеряли бизань-мачты.
Корвет «Гремящий» совсем не был в деле, ему было приказано держаться у входа до тех пор, пока его не потребуют. О, любезный друг, я до сих пор не знал цены нашему капитану [51] . Надобно было на него смотреть во время сражения, с каким благоразу-мием, с каким хладнокровием он везде распоряжался. Но у меня недостанет слов описать все его похвальные дела, и я смело уверен, что русский флот не имел подобного капитана.
Прощай еще раз, не забудь преданного тебе Павла Нахимова.
51
М. П. Лазареву.