Адмирал Канарис - "Железный" адмирал
Шрифт:
Мюллер был поражен. Заместитель Шелленбер-га, второй человек в военной разведке рейха, оказался врагом! Однако сомневаться не приходилось, запись в гестаповском протоколе гласила: «15.7.44 г. Хайессен узнал от обер-лейтенанта Хефтена, что полковник Хансен поможет занять здание тайной государственной полиции».
22 июля Хансена вызвали на Принц-Альбрехт-штрассе. Допрашивать коллегу стал сам Мюллер. Он зачитал ему признание Хайессена и потребовал подробностей. Поначалу Хансен все отрицал, потом сдался. На листе бумаги, протянутом Мюллером, он начал выводить фамилии соучастников.
* * *
Бегло глянув на протокол,
Озадаченный шеф гестапо на следующий день, 23 июля, обратился к бригаденфюреру Шелленбергу с просьбой арестовать Канариса. Тот поначалу заупрямился, все-таки Канарис был некогда его приятелем. Собственными руками отправить старого адмирала на смерть — даже для бригаденфюрера С С это было слишком.
Однако Мюллер настаивал, и Шелленберг сдался: глядишь, все еще обойдется... Во второй половине дня вместе с гауптштурмфюрером СС бароном фон Фелькерзамом, бывшим офицером абвера, перешедшим в СД, Шелленберг поехал на Бетацайле.
В особняке на Бетацайле домосед Канарис принимал гостей — барона Каульбарса и Эрвина Дельбрюка. Увидев Шелленберга, Канарис попросил гостей на минуту покинуть комнату. Он понял, чем вызван столь неожиданный визит. Со спокойствием провидца адмирал спросил: «Что-нибудь написал этот дурак, полковник Хансен?» Шелленберг кивнул.
* * *
Позднее Шелленберг заявлял, что он дал Канари-су возможность бежать, сказав ему: «Я буду ждать в этой комнате в течение часа. В это время вы можете делать все, что заблагорассудится. В своем рапорте я укажу, что вы пошли в спальню переодеться». Канарис якобы ответил: «Нет, о бегстве я и не помышляю, с собой тоже не покончу. Я уверен, что со мной ничего не будет». Адмирал вошел в спальню, переоделся и снова вернулся к Шелленбергу.
Они вышли из дома и уселись в автомобиль.
Канарис был готов, что его отвезут в мрачные подвалы на Принц-Альбрехтштрассе, но они поехали дальше, миновали город и помчались куда-то на север. Остановилась машина в мекленбургском городке Фюрстенберге, во дворе школы гестапо. Здесь, в офицерском клубе, под арестом сидели два десятка видных офицеров. Всех их подозревали в участии в заговоре.
Комендантом школы был бригаденфюрер СС Ханс Труммлер — по словам Шелленберга, «крайне несимпатичный человек». Встретив гостей, он предложил им поужинать. Шелленберг и Канарис уселись за столик, взяли бутылку красного вина и принялись вспоминать былое.
Канарис попросил устроить ему встречу с Гиммлером и на прощание советовал приятелю остерегаться, чтобы и самому не попасться вот так, по навету дурака.
АДМИРАЛ ПОД СЛЕДСТВИЕМ
Дружеский прием в Фюрстенберге — ужин, вино, задушевная болтовня — обманул Канариса. Ему казалось, что ничего опасного его не ожидает. Действительно, в показаниях Хансена практически не было фактов. В те июльские дни лишь два человека поддерживали связь с Канарисом: Фрейтаг-Ло-рингховен и Шрадер. Первый застрелился в день ареста Канариса, второй лишил себя жизни пятью днями позже. Ниточка была оборвана.
Однако раз человека арестовали, надо доказать хоть какую-то его вину. И дело поручили Гуппенко-тену — упорному, безжалостному человеку, давно успевшему изучить Канариса. Год назад, когда тихо прикрыли «дело о депозитной кассе», штандартенфюрер СС был явно обижен. Теперь-то он решил взять реванш и утереть нос этим неумехам — военным судьям. Он, Гуппенкотен, свою силу докажет!
Он начал расследование там, где летом 1943 года судьи остановились. Взяв в помощники Зондереггера, стал приглядываться к личным связям адмирала Канариса. Постепенно ему удалось выявить весь кружок Остера. Троих его участников юристы вермахта сразу после 20 июля передали гестапо: Ханса фон Донаньи, Дитриха Бонхеффера и Йозефа Мюллера. Попали в гестапо и два бывших помощника Донаньи — Эрвин Дельбрюк и барон Карл Людвиг фон Гуттенберг.
Кстати, в марте 1944 года военный суд оправдал Мюллера, но после протеста РСХА его оставили под стражей. Коротко скажем еще о двух персонажах этой книги. В феврале 1944 года офицеры Шмидху-бер и Икрат за валютные махинации и уклонение от налогов были приговорены соответственно к четырем годам каторги и двум годам тюрьмы.
Вскоре в тюрьму РСХА был доставлен главный участник кружка — Ханс Остер. Его задержали еще 21 июля. В тот день он находился в поместье Шнадиц. Повод для ареста был формальный: в штабе Резервной армии нашли бумагу, составленную заговорщиками. Там перечислялись офицеры для связи с округами. На этом листке нашлась и фамилия генерал-майора Остера. Однако вскоре гестаповцы поняли, что этот человек, находившийся вроде бы вдалеке от места событий, играл в заговоре важную роль. Зондереггер выяснил, что 20 июля генерал покинул поместье и побывал в Берлине, поскольку в тот день он получил по карточке продукты по своему месту жительства — Байеришер-плац, 8.
Называли имя Остера и другие обвиняемые. Поэтому Гуппенкотен велел перевезти его из города Галле, где он содержался, в Берлин, на Принц-Альб-рехтштрассе. Гестаповцам нужно было знать роль его и Канариса в этом заговоре.
Позднее Гуппенкотен утверждал, что уже через три дня допросов Остер сделал частичное признание. Однако это не так. В сохранившихся протоколах гестапо нет и следа на признания генерала. Кальтенбруннер постоянно шлет шефу партийной канцелярии отчеты о ходе следствия. В августовских сводках Остер к соучастникам заговора не причислен.
Генерал искусно скрывал, что в прежних заговорах он играл ключевую роль. Он превращал конкретные допросы в отвлеченную болтовню на общественно-политические темы. Пусть гестаповцы видят, что хоть он человек «реакционный»,
зато безобидный. Строка из отчета Кальтенбрун-нера от 25 августа звучит как комплимент: «Яснее, чем кто-либо из причастных, Ханс Остер выразил духовное и политическое кредо офицера старой выучки».
# * *
Однако во время этих допросов-бесед Остеру кое-какие имена называть приходилось, иначе бы он выглядел подозрительно. Конечно, он не мог не упоминать и Канариса. Облик шефа абвера, очерченный, правда, с обмолвками и оговорками, был не слишком привлекателен: усталый пораженец, совершенно не верящий в победу Германии.
Этого оказалось достаточно, чтобы адмирала из Фюрстенберга перевели в тюрьму РСХА. Канарис почувствовал, что выбраться отсюда уже не удастся. Его заковали в ручные и ножные кандалы и поместили в крохотную каморку-одиночку. Здесь он и проводил дни и ночи в ожидании допросов, не ведая, что известно гестаповцам.
Наряду с безвестностью и одиночеством его начал мучить и голод: заключенных держали на скудном пайке. Друзья и родственники передавали многим узникам пакетики с провизией, приходили на свидание к ним — только Канариса никто не вспоминал. Эрика ни разу не навестила мужа.