Адмирал Л. М. ГаллерЖизнь и флотоводческая деятельность
Шрифт:
Лев Михайлович не раз слушал доклады Жерве и Петрова, во многом с ними был не согласен, особенно с Жерве. Недооценивал Жерве роль морской авиации и подводных лодок. Но к чему мы придем, если так будем дискутировать? Такая дискуссия вредна для дела. И разумно ли ее вести, когда, как оказывается, все предрешено, истина изначально у Александрова, а остальные чуть ли не «шахтинцы».
Все это он говорил перед походом зашедшему проститься Мише Петрову и Белли. Настроение у «академиков» было хуже некуда. И Лев Михайлович, желая их развеселить, шутил, вспомнил историю с Вадимом Ивановым, командиром «Марата», который, торжественно встречая афганского короля на юте линкора, назвал его «товарищ падишах», а переводчик, ничтоже сумняшеся, так и перевел. Кто-то, кажется Каганович, потом допытывался у члена Реввоенсовета Куркова: не нарочно ли это сделано бывшим царским офицером и потомственным дворянином? Но у начальства
…С якоря снялись рано утром 28 ноября, легли на курс к Английскому каналу. Налетали шквалы с дождем, видимость была малая — кабельтовых 10–20. Галлер, стоя на ходовом мостике, скорее вслушивался, чем всматривался, пытаясь понять обстановку впереди по курсу. Он приказал брать глубины лотом Томсона, чтобы нащупать подходы к Доггер-банке. Вместе с Сакеллари и Новицким, наносившими точки измерений глубин на карту, пытался установить, где идет отряд. Но ясной картины не получалось. На мгновение открылся плавучий маяк Ауттер-габбард, и мгла снова сгустилась. Исчезал из видимости временами даже «Профинтерн», шедший в трех кабельтовых. А определение места по крюйс-пеленгу по маяку Ауттер-габбард получилось недостаточно точное, увидеть плавучий маяк Галлопер не удалось. Лев Михайлович подошел к карте, прикинул — впереди банка…
Б. П. Новицкий вспоминает: «Предположив, что нас сносит приливное течение, взяли курс 193° с расчетом к полудню выйти на плавучий маяк Сандетти. Но нашел сплошной туман, и в 11 ч 20 мин командир отряда предложил стать на якорь. Помню, я даже рассердился, считая, что можно спокойно идти еще минут сорок. Но предложение перешло в приказ…» [172]
Галлер отдал приказ стать на якорь, хотя и не сомневался в высокой штурманской культуре Сакеллари и Новицкого. Однако соблюдение осторожности необходимо. В 11 ч 50 мин, минут через пять после отдачи якоря, туман точно прорвало. «…И мы увидели в 37 кабельтовых, почти на вест, плавучий маяк Сандетти. Прямо по курсу в 2 милях находилась банка Сандетти!» — продолжает Б. П. Новицкий. Еще десять минут хода прежним курсом, и отряд оказался бы на банке. «Вот что значит морской опыт, чутье и осторожность командира отряда Л. М. Галлера», — так заканчивает рассказ об этом эпизоде флагштурман. Но только ли чутье, опыт и осторожность?
172
Морской сборник. 1964. № 12. С. 22–23.
В. А. Белли, вспоминая о Льве Михайловиче, подчеркивал, что присущая ему (в том числе и в кораблевождении) осторожность была вовсе не интуитивна, а всегда основывалась на точном расчете. Вот и рассказывая в свое время об этом случае, Галлер объяснил, что прикинул радиус вероятной ошибки в месте отряда, исходя из «отличного» норматива при прокладке по счислению. И у него получилось, что при этом допустимом «отлично» отряд может оказаться на мели. Тогда и приказал стать на якорь…
В точку рандеву с транспортами снабжения у мыса Барфлер отряд пришел в 4 ч 30 ноября. Здесь корабли приняли нефть с танкеров «Железнодорожник» и «Совнефть», уголь с транспорта «Пролетарий». Принимать уголь было непросто: сильная зыбь то вздымала, то опускала стоявший у борта линкора транспорт, мешала погрузке. Но 2 декабря корабли закончили прием топлива и котельной воды. Теперь вновь в путь!
Как только корабли вышли в Бискайский залив из-за прикрывавшего стоянку мыса, началась сильнейшая качка. «Парижская коммуна» не всходила на волну, а как бы прорезала ее толщу. Высота набегавших волн была намного больше фальшборта, сооруженного на баке линкора прошедшей зимой, чтобы уменьшить заливание палубы и зарывание в воду носа. Для балтийской волны этот фальшборт, быть может, и был хорош, но сейчас встречная океанская свободно врывалась на бак. Крен линкора достигал 29 градусов, он качался точно ванька-встанька с амплитудой в семь-восемь секунд. Лев Михайлович встречал каждую волну так, будто сам грудью принимает ее удар. Он прикинул: носом, окруженным фальшбортом, корабль черпал около ста тонн воды, которая потом уходила за борт через двери волнолома у первой башни. Выдержат ли эту тяжесть, эти удары волн пиллерсы, поддерживающие палубу бака? Тяжело приходилось и «Профинтерну». Кузнецов доносил, что кладет на борт до 34 градусов. Однако благодаря высокому полубаку, крейсер заливало меньше линкора, было видно, как он взбирается носом на волну. Пока все шло как надо, и Лев Михайлович уже подумывал, что Бискайский залив в конце концов останется за кормой. Но поздно вечером 3 декабря Кузнецов доложил семафором о поступлении воды в котельное отделение. Вскоре уточнил: разошелся заклепочный шов обшивки, на ходу повреждения не устранить. Медлить было нельзя, и Галлер приказал ложиться на курс к Бресту. Он решил стать на якорь близ острова Уиссан и устранить повреждения. Пришлось, однако, просить разрешение у морского префекта Бреста вице-адмирала Пиро зайти на рейд: и у Уиссана гуляли гигантские волны, качка не позволяла, провести необходимые работы.
В 12 ч 30 мин 4 декабря линкор и крейсер вошли на Брестский рейд, прогремел 21 залп Салюта наций кораблей отряда и ответные залпы береговой батареи… Приказав Самойлову и Кузнецову немедленно провести тщательный осмотр корпуса и механизмов, после чего сразу же приступить к ремонту, Галлер отправился с визитом к морскому префекту. Французы блюли этикет: на причале советских моряков встретил офицер штаба, ожидал автомобиль. Любезен был и вице-адмирал, предложивший помощь для исправления повреждений. Но Галлер, извинившись за плохой французский, отказался, попросив лишь снабдить корабли топливом и водой.
Воду с небольших барж-водолеев получили в тот же день, но топливо не принимали: к вечеру 4 декабря сила ветра начала нарастать, достигала 10 баллов. Галлер приказал «Профинтерну» стоять с прогретыми машинами. Вскоре Кузнецов доложил, что якоря держат плохо, и крейсер, чтобы остаться на месте, работает малым ходом вперед. К утру 5 декабря ветер спал до 6 баллов. На «Профинтерне» спешно начали работы по устранению повреждений. К утру следующего дня откачали воду, поставили новые заклепки на стальные листы обшивки.
Улучшение погоды, однако, оказалось недолгим. И когда. Галлер провожал на юте линкора прибывшего с ответным визитом вице-адмирала Пиро, волнение вновь стало усиливаться. Вместе с французами на берег ушел и Гельфанд, секретарь посольства СССР во Франции, прибывший из Парижа. Он передал Кирееву и Галлеру, что в Москве недовольны промедлением. Командиру отряда приказано немедленно продолжать поход.
Прогремели 15 выстрелов полагающегося морскому префекту салюта, и Галлер поднялся на ходовой мостик. Море точно кипело: один за другим набегали с моря пенные валы. Погрузка угля опять не состоялась, так как подать баржи с углем на внешний рейд было невозможно. Приходилось ждать хоть какого-то улучшения погоды.
Несмотря на сильную волну, утром 6 декабря буксиры подвели две угольные баржи к линкору и баржу с нефтью к крейсеру. Погрузку топлива успели завершить до того, как погода снова ухудшилась. Ночью ветер достиг 10 баллов, корабли стояли с прогретыми машинами, готовые немедленно дать ход. В каюту к Льву Михайловичу зашел Г. П. Киреев, постоял, постучал пальцем по стеклу барометра — давление падало… Потом сказал: «Нужно выходить, командир. Говорю это как член Реввоенсовета… — И усмехнувшись, закончил; — Промедление смерти подобно». В полдень 7 декабря отряд вышел с рейда Бреста. И опять корабли вступили в единоборство со штормом. На вторые сутки амплитуда качки достигла на линкоре 38°, на крейсере — 40°. Были разбиты и унесены волнами шлюпки, точно бритвой срезаны козырьки вентиляционных шахт — «грибы», как их называют на флоте. Через их отверстия в помещения шла вода. Пришлось на удаление воды из батарейной палубы бросить свободных от вахты. Еще более опасная обстановка складывалась в котельных отделениях. Здесь вода плескалась на паелах площадок перед котлами, водоотливные средства с трудом справлялись с откачкой. Но еще одна беда была впереди. На третий день борьбы со штормом волны разрушили на линкоре носовую часть фальшборта, сорвали половину волнолома на баке. «Парижская коммуна» стала еще больше зарываться носом во встречную волну.
К стоявшему на ходовом мостике Галлеру подошел Самойлов: «Лев Михайлович, худо. Пиллерсы в буфетной палубе гнутся, в палубе вода. Люки пропускают воду, вентиляция не в строю…» Галлер молча кивнул — понял!
Лев Михайлович попросил подняться на мостик Киреева, вызвал стармеха И. П. Корзова, доложившего, что в кочегарку ежечасно поступает больше полусотни тонн, воды, что вода проникает в носовую башню через мамеринец и порванный в клочья брезент орудийных амбразур. Вода затопила трюмы кочегарок, ее откачивают, но она у паровых магистралей — опасно… «Григорий Петрович, — повернулся Галлер к члену Реввоенсовета, — в таких штормах и мне бывать не довелось. Представьте, над казематом орудия номер три оказалась фертоинговая скоба. Волна с бака притащила, а в ней — 25 пудов». Потом Галлер привел Киреева в штурманскую рубку: «Посмотрите, Григорий Петрович, синоптическую карту…» Штурман Белоусов доложил, что в Бискайе бедствуют сотни судов, эфир заполнен сигналами SOS, скорость отряда не превышает четырех узлов…