Адмирал Макаров
Шрифт:
«Надо было придумать что-нибудь для того, чтобы уменьшить компактность этой снеговой массы», — замечает Макаров. Пробовались всевозможные средства: на лед лили теплую воду, завозили якорь на проволочном перлине [101] , и ледокол подтягивался на брашпиле [102] , но брашпиль не выдержал: сломалась рама, согнулся вал.
«Ермак» застрял во льдах. Через несколько дней лед несколько ослабел и удалось пройти вперед около двух миль, но затем снова началось сжатие льдов, «более сильное, чем когда-нибудь раньше».
101
Перлинь— трос толщиной от восьми
102
Брашпиль— горизонтальный ворот, установленный в носовой части корабля для подъема якоря.
Всегда жизнерадостный и веселый, всех заражавший своей бодростью, Макаров на этот раз сам начал терять уверенность в благополучном исходе. Однако виду не показывал. Вот запись в его дневнике от 11 июля: «Проснулся в 4 1/2 часа и до утра не мог заснуть. Мысль, что мы совершенно во власти природы, меня страшно гнетет. Если льдины раздвинутся — мы можем выйти, а если нет — мы останемся и зазимуем. Мы находимся в торосистом поле. Перед носом и за кормой у нас тяжелый лед, слева — легкое поле. Все усилия повернуть ледокол в эту сторону оказались напрасными. Ледокол крошил лед, образовывая из него ледяную кашу, которая под действием воды и ночного мороза смерзалась. Все это производило весьма неблагоприятное впечатление, и, чтобы занять всех общей работой, я пробовал руками растащить часть льда».
«Все, начиная от меня, — пишет Макаров, — вышли на работу с лопатами, кирками и прочими инструментами. Казалось вначале, что работа идет чрезвычайно успешно, ибо теплая вода из холодильников производила обильное таяние в то время, как мы руками разбрасывали куски льда в разные стороны. После полутора часов усиленной работы лед под нами зашевелился и из-под низа выступили такие глыбы, которых прежде совсем не было видно. Место, в котором мы работали, казалось заполненным льдом еще более, чем прежде. Это не остановило энергии, и работы усиленно продолжались до вечера. Потом, поднявшись на ледокол, я увидел, какую ничтожную часть работы мы произвели. Очевидно руками в Ледовитом океане много не сделаешь».
Работы на льду пришлось отменить. Сидение на корабле все же быстро наскучило. Многие отправлялись на прогулки по льду. Уходили нередко за несколько километров. На льду много запорошенных снегом проталин. Провалиться в такую проталину — ничего не стоит. Макаров сам два раза выкупался.
Как-то вечером группа участников экспедиции отправилась пешком к западу на разведку. Впереди расстилались бесконечные поля смерзшихся льдин. Светило незаходящее полярное солнце. Прошли версту, другую, — ничего утешительного вокруг, нигде никаких признаков свободной воды. Наконец группа, ничего не разведав, повернула назад, к ледоколу. Решение было принято во-время. Неожиданно началась сильная передвижка льда. Огромные льдины, не менее пятидесяти метров в поперечнике, с шумом расходились, образуя полыньи в три-четыре метра. Но тотчас же из воды выныривали, неизвестно откуда взявшиеся, другие льдины второго слоя. В этой ледяной каше все с шумом перевертывалось, рассыпалось, разламывалось и, сталкиваясь, нагромождалось в огромные торосы. «Все это происходило, — замечает участник похода геолог Вебер, — как бы беспричинно. Явление стихийно-зловещее; чувствовалось, что подо льдом океан. Насилу мы добрались к «Ермаку».
Дни текли в напряженном ожидании перемены. «Что это такое — я решительно не могу понять, — заносит Макаров в дневник. — 28 июля, а между тем холодно, ветры сжимают лед. Какое заколдованное место! Я сильно опасаюсь, что нам не удастся выбраться отсюда».
Впрочем об этих тревожных мыслях никто не знал. «Во время стоянки во льдах общее настроение было хорошее, особенно у адмирала, он всех нас воодушевлял», — вспоминает впоследствии старший механик «Ермака» М. А. Улашевич. 30 июля Макаров устроил совещание научных работников, штурманов и механиков. В ободряющей речи Макаров заявил, что есть полная надежда выйти из ловушки, так как лед распался на мелкие глыбы. Стоит только задуть ветру, и мы свободны!
А на другой день вечером, сидя в своей каюте, угрюмый и сосредоточенный, он записывал: «Обыкновенно засыпаю около часу ночи, но в 3 просыпаюсь. Мысли о предстоящей зимовке не выходят из головы. Потом читаю, опять засыпаю и опять просыпаюсь и т. д. до 7 часов утра, когда входит капитан. Вечером
А погода словно дразнит. Тишина. Весь день солнце, горизонт чистый. В прозрачном сверкающем воздухе отчетливо видны мрачные берега Новой Земли. Чистота полярного воздуха удивительная! В поисках метеорной пыли геолог В. Н. Вебер профильтровал снеговую воду и не нашел ни одной пылинки. Недаром на «Ермаке» все здоровы и даже умиравший от воспаления легких в тромсенской больнице матрос Лизунов быстро поправился и теперь здоров» [103] .
103
Перед отходом «Ермака» в плавание Лизунов, лежавший в беспомощном состоянии в больнице в Тромсе, не желая умирать на чужбине, просил, чтобы его взяли с собой: «Я хочу умереть среди своих», — заявил он. Макаров исполнил «последнюю просьбу» умирающего, и тем спас его.
Положение не улучшалось. Льды стояли неподвижно. Наконец Макаров созвал совещание, на котором объявил, что если лед в ближайшее время не разойдется, придется готовиться к зимовке. Предварительно же, — говорил он, — необходимо добраться пешком до Новой Земли, в ближайшее поселение Малые Кармакулы — опорный пункт всех научных новоземельских экспедиций. Там — самоедское становище, русская церковь, школа, врачебный пункт и спасательная станция. До Кармакул 285 километров. Цель похода — дать знать в Петербург о положении, в котором находится «Ермак». Было решено, что в поход отправятся шесть человек с двухмесячным запасом продовольствия, под начальством геолога Вебера. Намечалась посылка и второй партии. Немедленно приступили к сборам. Вечером засели писать официальные донесения и письма к родным и друзьям.
В письме к жене 22 июля 1901 года Макаров пишет: «Широта 74°4', долгота 54°23'. Мы вошли под берегом Новой Земли в торосистое поле, в то время когда оно было случайно в периоде ослабления; но затем оно пришло в состояние сжатия, и мы едва можем в нем пошевельнуться. Все зависит от ветра. Если будет свежий норд-ост, то льдина может ослабнуть в своем сжатии, и мы быстро освободимся. Но вот уже почти месяц и таких условий пока не наступало… Через месяц могут грянуть морозы (и теперь по ночам иногда 3° мороза). Необходимо подумать о том, как снять с «Ермака» экипаж, поэтому я посылаю две партии… Необходимо уговорить Витте, чтобы он устроил посылку ледокола № 2 и парохода «Рюрик» к границе постоянных льдов, снять экипаж… надо снимать команду в начале сентября, ибо позже будет труднее…
Я совершенно здоров, но сильно озабочен участью «Ермака». Напрягаю все силы, чтобы найти выход. Пробиваясь с ледоколом, прилагаю все мое искусство и всю мою энергию. Результатов нет, и мы нисколько не двигаемся. Эта работа во-всю без результатов в высшей степени тяжела и физически и психически. Неделю тому назад это у меня отозвалось на неправильной работе сердца, но я сейчас же бросил курить и пить кофе… И теперь я опять здоров. Как это будет грустно бросить «Ермак»! И еще будет грустней остаться здесь на зиму…» Далее Макаров перечисляет, какие необходимо будет осуществить в Петербурге мероприятия, чтобы спасти «Ермак»: передать царю письмо, заказать второй ледокол и т. д. Затем идет прощание: «крепко целую тебя и моих милых деток и поручаю вас милосердию божию. Любящий вас С. Макаров» [104] .
104
ЦГВМА, фонд Макарова, дело № 69, книга 4.
Ледовая обстановка, сложившаяся в 1901 году у берегов Новой Земли, была исключительно неблагоприятной. Никогда не наблюдалось здесь ничего подобного. Вместо обычно дувших здесь в это время года восточных ветров, целый месяц упорно держались западные, нагнавшие столько льда и «наторосившие, — по словам Вебера, — такую кашу, что ее надо сначала видеть, а потом уж винить «Ермак». Температура поверхностного слоя воды, вместо +4, +6°, была отрицательной. «Со стороны глядя, — заносит Вебер в дневник, — дело выходит позорное: начать работу с полуострова Адмиралтейства, и, не подойдя к нему, застрять, при том не на мели или камнях, но во льду (ледокол!). Но если посмотреть, что проделала с ним природа, то придется оправдать и судно и руководителей экспедиции».